Песня длиною в жизнь

Неужели она высказала свое критическое замечание вслух? Кто, кроме ее спутников, слышал это? Не то чтобы она сильно следила за своими словами или ее волновало, что говорят о ней другие люди. Но только сейчас стало очевидно, что у нее есть враги, которые сильно осложняют ее жизнь. Не хватало еще завтра прочитать в прессе, что Эдит Пиаф думает об этом так называемом таланте. Можно не сомневаться, что высказанное ею мнение газетчики истолкуют как антиамериканское, а возможно, и антифранцузское. Она невольно съежилась, став еще меньше.

— Он итальянец, — снова прошептал Луи Баррье.

Ее новый импресарио сидел справа от нее за одним из столов в центре зала, недалеко от сцены, где не мешали ряды сидений, а акустика и обзор были особенно хороши.

— Это не имеет значения, — ответила она мрачно.

Сидевший слева Анри Конте — журналист и автор многих текстов, как будто не слыша ее, тихо произнес:

— Ив Монтан — это псевдоним. Его отец бежал от фашистов в Марсель. Настоящее имя нашего друга — Иво Ливи.

— Друга? — Эдит подняла бровь. Ее взгляд заметался между импресарио и Анри Конте. Она искренне не понимала, что они нашли в этом Иве Монтане — Иво Ливи, или как там его зовут на самом деле.

В этот вечер она предпочла бы напиться в баре на Монмартре, однако вопреки этому желанию приняла приглашение Анри, которое, как оказалось, он уже успел обсудить с Луи. Она почти всегда делала то, о чем ее просили друзья. В этом была ее слабость. Иногда она ссорилась с ними, потому что их просьбы подчас обходились ей весьма недешево, но в итоге все равно уступала. Однако в этом случае речь шла не о финансовых вопросах, а о ее предстоящем появлении на торжестве, посвященном восстановлению работы легендарного «Мулен Руж». Первым делом она подумала о Роже Данне^[8] как о партнере по выступлению. Но он не смог приехать в Париж.

Поэтому Луи и Анри поспешили найти исполнителя, который был бы не просто случайной заменой Роже, но чем-то большим. По крайней мере, они так сказали. Но перспектива оказаться на сцене вместе с бездарным молокососом казалась совершенно нелепой. Даже удивительно, насколько этот парень не вписывался в программу, да, строго говоря, и в атмосферу АВС. Чем дольше шло представление, тем сильнее в Эдит крепло желание отказать.

Смена сценического костюма тоже не спасла положения: певец натянул пиджак в глупую клетку поверх белой рубахи. Теперь он выглядел не просто клоуном, а клоуном, который пытается играть роль соблазнителя. Подражая манере исполнения великолепного Шарля Трене^[9], он запел его Swing Troubadour. И как будто всего сделанного было недостаточно, этот простофиля еще попытался станцевать степ, подражая Фреду Астеру^[10]. Правда, танцор из него получился такой же никудышный, как и певец. Его выступление не просто разозлило Эдит, а стало личным оскорблением. АВС оставался самым известным музыкальным театром Парижа. Он пережил смену дирекции, оккупацию и войну, здесь на протяжении многих лет великие звезды переживали свой триумф. Но прежде всего это была сцена, на которой она дебютировала в качестве исполнительницы шансона — как только что попробовал этот Ив Монтан. У нее было тридцать минут, меньше, чем у него сейчас.

Она тогда ступила на сцену, чтобы взойти новой звездой. Ей был всего двадцать один год. Маленькая, хрупкая, в затрапезном черном платье с белым кружевным воротничком, она выглядела настолько невзрачно, насколько это вообще возможно. Однако после выступления публика вновь и вновь вызывала ее на бис, а музыкальные критики на следующий день буквально осыпали ее похвалами. Для этого она много работала, неделями почти не спала и узнала, что это такое — рождаться как личность.

Дело того стоило, потому что после той памятной даты — 26 марта 1937 года — каждый парижанин знал имя Эдит Пиаф. И это была уже не Малышка Пиаф — любопытная уличная девчонка. Что с тех пор изменилось в ее жизни? Она не только научилась правильно держать нож и вилку и больше не одевалась как циркачка, а превратилась в образованную молодую женщину, любительницу литературы, ценительницу интеллектуальных дискуссий. Речь Эдит больше ничем не напоминала о ее прошлом. Ее создал Раймон Ассо. Как и профессор Хиггинс в пьесе, написанной по мотивам античной истории Овидия^[11], ее Пигмалион все сделал правильно, хотя в отличие от литературного героя в конце концов все же потерял ее.

Она с облегчением отметила, что аплодировали дебютанту весьма умеренно. Публика была настроена вполне доброжелательно, а несколько женщин даже казались воодушевленными, но горе-певец не обрел здесь массы рьяных поклонников. Робкое желание некоторых зрителей услышать песни на бис не вызвало поддержки. У Эдит пронеслось в голове, что ее интуиция не может обмануть ее. В это время в зрительном зале медленно загорелся свет, и началась обычная суматоха перед антрактом.