Такого вопроса Эдит не ожидала. Ей стало больно, гораздо больнее, чем от воспоминаний о смерти отца и пренебрежении матери. Почти двенадцать лет назад в ее жизни был один человек, о котором она никогда не говорила, но чей образ навеки остался в ее сердце.
— Нет. — Ее голос звучал жестко. — У меня нет детей.
Ей все больше и больше хотелось вина. Однако, похоже, чтобы успокоиться, ей потребуется не вино, а целая бутылка коньяка.
Молодой человек побарабанил пальцами по листу бумаги.
— Вы упомянули некоего Раймона Ассо. Кто это?
— Хороший друг и автор текстов песен. Я не видела его с начала войны. Наши пути разошлись, когда его призвали во французскую армию.
Она подумала, стоит ли добавить, что Раймонд еврей. Но, возможно, ее собеседник не любит евреев так же, как певиц, исполняющих шансон. Хотя ведь он француз. Она глубоко вздохнула.
— Мне хотелось бы знать, в чем меня обвиняют. В повестке, которую мне вручили, об этом ничего не сказано.
Ее торопливость оказалась большой ошибкой. Она поняла это еще до того, как последние слова слетели с губ. «Вот дерьмо!» — подумала она, раздраженная собственной импульсивностью.
Следователь отреагировал ожидаемо вяло. Он повозил повестку туда-сюда по столу, открыл тонкую картонную папку с исписанными листами бумаги и задумался над содержимым.
Со своего места Эдит не могла различить, что же вызвало такой интерес со стороны молодого человека. Не желая показывать свое любопытство, она погрузилась в размышления, вместо того чтобы выпрямиться и попытаться подсмотреть. Стиснув зубы, она размышляла о преимуществах бургундского перед другими сортами вин. Похоже, алкоголь начинает успокаивать даже тогда, когда о нем просто думаешь.
Через некоторое время он закрыл папку, посмотрел на Эдит, затем на повестку, а потом снова на Эдит. В этот раз взгляд его был особенно внимательным.
— Думаю, хватит тянуть, мадам Пиаф.
Эдит стоило больших усилий оставаться внешне спокойной. Она едва заметно кивнула.
Словно почувствовав ее нервозность, он заново открыл досье, находящееся в папке, и пролистал его. Очевидно, у него имелись и время, и желание показать ей, насколько он лучше владеет собой. Наконец, он небрежно пробормотал:
— Вы певица, которая выступала в Германском рейхе. — Он многозначительно замолчал.
У Эдит в голове пронеслось, что ее вины здесь точно нет. Вслух же она сказала:
— Я люблю путешествовать.
— К бошам?[21] Мадам, вы ездили в Германский рейх!
— Я этого не отрицаю. Я пела перед французскими военнопленными.
— В Германии!
— Моими слушателями были французские военнопленные, — повторила она.