Песнь вторая. О принцессе, сумраке и гитаре.

Подозрения Хилла о том, что его король не дурак подраться, подтвердилось этим вечером в полной мере. Лунный Стриж даже подумал, что репутация «Хромой Кобылы», как одного из самых неспокойных кабаков столицы, активно поддерживается именно Его Величеством. Да и Её Высочеством тоже. Эти двое так профессионально нарывались на драку, а потом с таким упоением колошматили по головам забулдыг пивными кружками, получая от процесса явное наслаждение, что Хилл только диву давался. Поначалу он опасался слегка, что хрупких девушек затопчут в потасовке, но опасаться стоило скорее за всех остальных, подвернувшихся им под руку. Шу в образе девы-наемницы была просто неподражаема. Он сам с большим трудом удержался в образе безобидного менестреля, и не расшвырял в момент нетрезвый сброд. Оказывается, проявить милосердие, когда на любимую девушку прет вонючий мужик с явно недружественными намерениями и замахивается на неё табуреткой, а эта шебутная зараза его ещё и дразнит, невероятно трудно. Мужик отделался всего лишь парой переломов, когда Хилл совершенно нечаянно неловко поскользнулся на пролитом пиве и врезался сапогом ему в коленную чашечку, а потом очень неловко, и абсолютно без всякого умысла уронил на него лавку и потоптался сверху… Лунный Стриж сильно пострадал в этой драке — у него разболелся живот от смеха. Никогда раньше он не понимал изысканного народного удовольствия, дебоша с погромом. Но после вчерашнего бала… воистину, неземное наслаждение. Особенно если представить себе физиономии придворных, доведись им увидеть невинные развлечения монарха.

Шестеро наемников, напившиеся вусмерть дерьмового вина, предусмотрительно превращенного Шу в виноградный сок, разнесли в таверне всё, что только можно было разнести. Его Величество порывался ещё и дождаться горе-гвардии капитана Труста, заявляя, что городской страже надо поддерживать форму, но остальная, чуть более благоразумная, шайка его оттуда увела. Бедный Буркало на протяжении всей потасовки не высовывался из-за стойки, только горько вздыхал и вслух подсчитывал убытки, и безнадежно грозился пожаловаться на господ наемников всем, вплоть до бургомистра. На что нежная и трепетная принцесса запустила в него последним уцелевшим кувшином отвратительного пойла и посоветовала заткнуться и не портить господам наемникам честное веселье. Она же, кстати, и обронила у ног горестно стенающего Буркалы кошель на покрытие убытков. Судя по тому, как быстро этот кошель исчез в кармане не прекращающего жаловаться на тяжелую долю трактирщика, этот финт проделывался не впервые.

* * *

Оставшийся путь до столицы Валанты оказался легким и приятным. Даже солнечная сухая погода благоприятствовала скорейшему продвижению к цели. Не задерживаясь в Найриссе дольше необходимого, шеен Рустагир сразу же после обеда выехал по Имперскому тракту в сторону Суарда. Скорости ради он потратился на дорогущего аш-тунского коня, пегого стройного красавца с высокими бабками и строптивым нравом, буквально за час полностью сменил гардероб, снова превратившись в благородного лорда таинственного происхождения. Перед отъездом шеен успел и заглянуть в филиал Гномьего Банка, чтобы пополнить запас финансов на дорогу.

В дорогой покупке раскаяться не пришлось — как и обещал барышник, содравший за коня втридорога, долгогривый оказался и быстр, и вынослив. Весь путь из Найриссы в Суард удалось проделать за семь дней, останавливаясь только на ночлег в придорожных тавернах. На исходе седьмого дня среди холмов, покрытых виноградниками, показались предместья столицы. Пасторальная картина навевала на путника светлое умиротворение, контрастируя с его собственными размышлениями.

Всю эту неделю, что по сторонам дороги сменялись пейзажи один прекрасней другого, шеен вспоминал, систематизировал и обдумывал все, что было ему известно о магии хмиров и о Сумеречных магах. Что-то в общей картине не складывалось. Старый змей Саалех слишком о многом умолчал, предоставив Рустагиру строить догадки из сущих ошметков информации. Временами в его голову закрадывалась мысль, что, расскажи Великий Визирь хоть немногим больше, и никакие долги, обязательства и даже страхи за собственную жизнь не подвигли бы его на выполнение поручения. И так все, что он знал и о чем только догадывался, твердило ему — ничего хорошего ни для него лично, ни для Полуденной Марки из этой затеи не получится.