Песнь вторая. О принцессе, сумраке и гитаре.

«Ладно, поиграем дальше» — Хилл непринужденно пожал плечами, легко усмехнулся и взлетел по лестнице в лабораторию. «Какой выбор! На любой вкус. Какая тут её любимая?» — он оглядел комнату и наткнулся взглядом на плетку, небрежно брошенную на стол, за которым она сегодня творила артефакт: «Похоже, эта. Качественная вещица» — шершавая удобная рукоятка, средней толщины ремень. Без изысков, но для работы — самое то. При необходимости он и сам пользовался подобной.

Его беспокоил цветок, спрятанный на груди — не помять бы. Он снял камзол и аккуратно завернул цветок в него. Так и спустился к ней, в рубашке, со свернутым камзолом и плеткой в руках.

Шу, глядя на него, бесилась. Совершенно спокоен, расслаблен и доволен жизнью. Он что, не верит, что она его отлупит? Ой, зря, милый, зря. Шу не привыкла отступать с полпути. Сказала — выпорет, значит, выпорет. Хоть землетрясение, хоть наводнение. Но каков наглец! Ещё смеет смотреть на неё так, что мурашки по коже и слабость в коленках. Встал, протягивает плетку, а в глазах… если бы не наследственное королевское упрямство, Шу послала бы к оркам и свою злость, и его наглость, плюнула бы на его ослушание, и утащила бы Тигренка в постель. Даже до постели бы не дотерпела, прямо здесь, на полу… но упрямство победило.

— Чего ждешь? Раздевайся, и на колени.

Не отрывая от Шу взгляда, Хилл не торопясь опустился на колени, отложил в сторонку камзол, так же, не торопясь, расстегнул рубашку, снял, отложил в сторону. Неужели устоит? Для усиления эффекта разомкнул губы и чуть заметно прикусил нижнюю, одарив её самым жарким и страстным взглядом из своего богатого арсенала. Устояла. Вздохнула, почти всхлипнула, и снова каменная маска. Демоны, если бы она ещё не пахла при этом горьким диким мёдом! Упрямая девчонка, дивно упрямая! Но не упрямей его. Хилл совершенно точно знал, что, стоит ему сейчас коснуться её, просто протянуть руку и коснуться, и они займутся любовью, не сходя с места. Он весь пылал, в штанах было тесно и тяжело, её запах кружил голову. Но он не собирался сдаваться и просить её. Хочет его наказать — пусть. Самой же хуже будет. Стряхнул шнурок, распустил волосы, и лег на пол у её ног, лицом на скрещенные руки.

Шу смотрела на покорно подставленную спину, напряженные плечи, бугрящиеся мускулами под шелковистой кожей, на разбросанные по полу золотистые волосы, на ложбинку вдоль позвоночника, стройные ноги, одна чуть согнута в колене… «Сукин кот! Издевается, зараза!» — ей нестерпимо хотелось провести ладонью по гибкой спине, поцеловать каждый позвонок, зарыться лицом в мягкое золото. «Эта поза, актеришка балаганный, раненый герой на подмостках! Ну, получи же!» — она легонько провела кончиком плетки вдоль изящного изгиба спины, с удовольствием отметив его участившееся дыхание. Ещё раз, и по плечам, и невесомый удар, скорее напоминающий падение осеннего листа. Пауза. Послушать его дыхание. Спина напрягается, он ждет продолжения, уже не изображает шута бродячего. «Будет тебе продолжение, Тигренок», — ещё дюжина коротких поцелуев в рваном ритме, пауза, он стонет. Теперь погладить, слегка, и посильнее, и ещё сильнее, пауза. Он дрожит, сжимает зубы, дышит быстро и неглубоко. Ещё погладить. Медленно, длинно. И коротко, сильнее, ещё сильнее, его кожа краснеет, он стонет, руки напряжены. «Что, хочешь меня сцапать, Тигренок? Обойдешься». Дыхание в такт, с каждым ударом — его стон, её вздох, и плетка только тревожит воздух в волоске от его кожи, он уже подается навстречу её движению. И, наконец, настоящий удар, на гладкой спине короткая красная ссадина, и крик, почти рык. Не боли, наслаждения. Ещё удар, и ещё крик, длинный, короткий, пауза. Он похож на тигра, изготовившегося к прыжку. Звериная мощь и грация, звериный рык, клокочущий в горле.

«Ну же, подними голову, посмотри на меня! Попроси прекратить! Какого демона ты позволяешь бить себя?» — Шу злилась и на себя, и на Тигренка. Злилась на себя за то, что наслаждалась этим, что снова упивалась его эмоциями, его болью. На него — что он упрям, как она сама, что так и не сдался, не попросил прощения, а позволил ей опять поддаться её тёмным инстинктам. Она больше не щадила и не ласкала его, украшая гладкую кожу яркими рубцами, слушая его стоны, любуясь его напряжением. Пока порыв ветра не принес сквозь разбитое окно желтый лист, спланировавший прямо к её ногам.

Она опомнилась и ужаснулась себе. Отбросила плетку, опустилась рядом с ним на пол, не решаясь дотронуться до окровавленной спины, откинула светлую прядь. Он слегка повернул голову и посмотрел на неё. Спокойный, изучающий взгляд, и что-то, подозрительно похожее на восхищение в самой глубине зрачков. Припухшие губы, словно искусанные, и ироническая усмешка. Шу вскочила, ошарашенная. «Ну и характер! Не он только что кричал от боли? Чему он смеется?» — под его взглядом, с этой его усмешкой, принцесса почувствовала себя напроказившей семилетней девчонкой. «Невозможный тип! Откуда он взялся на мою голову» — её благие намерения излечить последствия её собственных забав рассыпались в прах.