Песнь Сорокопута

– Хорошо, господин Уильям, – спокойно проговорил водитель; мне показалось, что его глаза заблестели от влаги. – Спасибо вам за всё. Для меня было честью работать в доме Хитклиф. Прошу прощения за моё поведение.

– Вы оба свободны, – кивнул отец и обратился ко мне: – Присядь.

Выходя, я слышал, как Сильвия тихо всплакнула, а Кевин произнёс: «Всё хорошо, не переживай». Как только за ними закрылась дверь, я встал с кресла, во мне бурлило столько эмоций, что я не мог усидеть на месте.

– Папа, это нечестно! – Я редко называл его папой, но сейчас был не в состоянии следить за словами. – Ты не можешь его уволить!

Я был настолько взволнован, что перешёл с ним на «ты».

– Готье, – строго произнёс отец. – Я никогда не ругал тебя перед прислугой или подчинёнными. Запомни это правило. Не повышай голос при других, не выставляй ссоры на всеобщее обозрение, не давай повода судачить о себе.

Мне стоило огромных усилий не скривиться от его слов. Судачить? Да половина населения Ромуса обсуждает нас обоих, потому что ты глава банка и старейшина, а вторая половина обсуждает мою дружбу со Скэриэлом. Наша семья всегда была на слуху. О нас говорят, сплетничают, судачат, да какая, к чёрту, разница?!

– Отец, прошу вас. – Я сел на стул перед ним и подался вперёд. – Не увольняйте Кевина. Он не виноват.

– Он указывает моей прислуге, как себя вести и что мне докладывать, а что нет. Ты думаешь, я позволю такое в своём доме?

– Он не хотел, чтобы у меня были проблемы. Мы просто дурачились.

– Ты не ребёнок, Готье. – Отец встал и посмотрел на меня свысока. – Ты не должен так себя вести.

– Хорошо, я понял, простите меня, но прошу, не увольняйте Кевина, – торопливо проговорил я. – Вина в этой ситуации лежит только на мне.

– Твоя вина заключается не только в этом.

Я молчал, ожидая, что ещё он мне предъявит.

– Твоё окружение – достойнейшие люди, первые чистокровные семьи, а ты дружишь с полукровкой. Да ещё знакомишь его с другими чистокровными. Что ты в нём нашёл? Почему позволяешь ему приходить?

– Почему вы так его ненавидите? Он ничего вам не сделал, – тихо пробормотал я. Губы дрожали. Столько гневных слов могло сорваться в эту минуту.

– Он полукровка, Готье, – отчеканил отец. – Его собратья убили жену императора Бёрко. Они не оставили в живых и детей.

Я ошеломлённо уставился на отца. Как он умудрился связать убийц со Скэриэлом? Это чистой воды абсурд!

– Но в нашем доме работают полукровки.

– Вот именно, Готье, работают, прислуживают, они знают своё место, а задача чистокровных – постоянно держать их в узде. – Отец практически выплюнул эти слова.

– Вы не правы, – почти шёпотом возразил я.

– Повтори!

Я молчал и был так зол, что даже головная боль отступила.

– Ты ещё слишком юн, чтобы понимать то, что происходит в мире. Полукровки созданы, чтобы работать на нас, а не дружить с нами, и уж тем более не для того, чтобы водить их по театрам. Я пригласил тебя сюда, чтобы ты стал свидетелем того, как нужно разговаривать с полукровками в своём доме.

Чокнутый мир. Чокнутые правила. Кто их придумал? Династия Бёрко? Сейчас я ненавидел всех чистокровных и это классовое разделение. В чём их вина – что они родились полукровками и низшими? Разве это был их выбор? Почему чистокровные ставят себя выше других? Чем мы заслужили все эти блага? Тем, что удачно родились в нужной семье? Как Скэриэл, Кевин или Джером могут быть людьми второго или третьего сорта только потому, что так решили чистокровные?

– Иди в свою комнату, – устало заключил отец, видимо, ему тоже не доставляло удовольствия ругать меня. – И подумай над тем, что я тебе сказал.

Я встал со стула, пребывая словно в тумане. Меня трясло от нахлынувших чувств. Ватные ноги отказывались слушаться.

– Готье, – голос отца остановил мои жалкие попытки открыть дверь, – я хочу, чтобы ты больше не общался с тем полукровкой. Я запрещаю тебе с ним видеться. Это для твоего же блага.

Я не знаю, как добрался до своей комнаты, как лёг на кровать, захлёбываясь слезами. Мне было так стыдно перед Кевином, что я даже не мог собраться с силами и навестить его. Впервые в жизни я боялся посмотреть своему водителю в глаза.

К вечеру моё тело предало меня. Я весь дрожал и чувствовал сильнейший озноб. Одеяла не помогали. Испуганная Сильвия напоила меня тёплой водой, измерила температуру и вынесла вердикт, что я заболел. Одурманенный мозг был слишком занят борьбой с вирусом, поэтому после принятия лекарства я погрузился в тревожный сон. Во сне я видел плачущего Кевина, который отказывался со мной разговаривать, Сильвию, просящую Оливера Брума спуститься и принести мне градусник, а Скэриэл сообщал, что уезжает и мы больше никогда не увидимся.

Я проснулся посреди ночи. В комнате было душно и темно. Я скинул одеяла.

– Ты решил болеть вместе со мной? – ехидно раздалось в темноте.

– Скэр?

– Нет, Папа Римский, – хихикнул он. – Заболел?

– Ты мне снишься? Не могу понять, – протянул я, борясь с сонливостью.

Его ладонь легла мне на лоб. Я облегчённо вздохнул.

– Да ты весь горишь, – обеспокоенно произнёс Лоу. – На тебе можно яичницу жарить.