Песнь Сорокопута

Мне казалось, словно это мы со Скэриэлом вот так в столовой могли цитировать поэтов. Причём все совпало вплоть до поз; я бы сидел за столом, лениво облокотившись на спинку стула, наблюдал за тем, как Лоу ходит напротив и вдохновенно перебирает значимые строчки из произведений. Единственный выбивающийся из этой картины человек – недовольный Оскар Вотермил – сидел рядом с братом и то и дело бросал на Люмьера презрительные взгляды.

– Бинго! – воскликнул Люмьер; в отличие от скучающего Гедеона и сердитого Оскара, он выглядел вполне довольным происходящим. – Я не сомневался в тебе.

– Только не поэзия, – поморщился Оскар, делая глоток. Он решительно отодвинул пустой бокал в сторону и повернулся к брату. – Гедеон, мы можем поговорить, – следом раздалось чуть тише: – Пожалуйста.

Это не походило на дружеский ужин; пустой стол, не считая открытой бутылки шампанского, трёх бокалов да мятых салфеток. В доме было тихо. Я не слышал звонкого голоса Габриэллы, перешёптывания Кэтрин и Фанни на кухне или тихих шагов Лоры. Мне показалось, что в доме не было даже отца. Лишь Сильвию я встретил у дверей, да и та, поздоровавшись, умчалась в домик для прислуги. Я мог бы задать вопрос Гедеону, но, во‐первых, я прежде не разговаривал с ним о повседневных заботах, так что в нынешней ситуации было бы странно начать задавать подобные вопросы, во‐вторых, я не хотел быть униженным на глазах у Оскара и Люмьера. Кто знает, в каком моральном состоянии сейчас находился брат после общения с этими двумя. Мне бы точно не хотелось попасть под горячую руку за безобидные вопросы.

– Посвящаю следующие строки Оскару, – проговорил Люмьер громче прежнего, практически требуя всеобщего внимания. – «От моих галльских предков я унаследовал светлые голубые глаза, ограниченный мозг и отсутствие ловкости в драке».

– Какого хрена ты меня оскорбляешь? – Оскар приподнялся, затем обратился к бывшему другу, недовольно указав на Уолдина. – Что он себе позволяет? – Вотермил весь пылал от гнева, за версту было видно, что он не переваривает Люмьера, и это у них взаимно.

– Люмьер, – устало произнёс Гедеон, потирая переносицу. – Оставь творчество Рембо в покое. Он в гробу переворачивается от твоих постоянных упоминаний.

Кажется, они уже долгое время сидели вот так; брат выглядел уставшим, словно Оскар Вотермил и Люмьер Уолдин, как энергетические вампиры, выжали из него все соки и теперь с удвоенной силой взялись друг за друга.

Люмьер пропустил просьбу Гедеона мимо ушей, продолжая увлечённо спорить с Оскаром.

– Я посвящаю тебе строчки из шедевров, тупица. Как я могу тебя оскорбить? – иронично добавил он, после возвёл руки вверх, словно обращался к Господу Богу. – Никакого уважения к великим поэтам.

Он встал в позу.

– «От них у меня: идолопоклонство и любовь к святотатству – о, все пороки, гнев, сладострастье, – великолепно оно, сладострастье! – и особенно лень и лживость», – продолжал Люмьер.

– Еще хоть слово, и я тебя… – вспылил Оскар, угрожающе направив на Уолдина палец.

– А ты всё о себе да о себе, – разочарованно протянул Люмьер, усевшись на стул. – Я цитирую Рембо. Может, слышал о нём? Не тот, что в боевиках.

– Иди на хрен. – Оскар поднялся из-за стола.

– На хрен ты сейчас отсюда из окна полетишь. – Люмьер встал напротив него. – Давно рожу в грязь не макали?

Оскар торопливо обошёл стол, направляясь к Люмьеру. Тот словно только и ждал этого, наблюдая за ним с гаденькой ухмылочкой. Когда, казалось, между ними уже должна была вспыхнуть драка, внезапно вмешался брат.

Он точным броском швырнул бокал между двумя разгневанными парнями. Раздался громкий звон бьющегося стекла о стену.

– Вы тут оба, часом, не охренели? – взорвался Гедеон. – Сядьте или уходите к чертям собачьим!

Наступила звенящая тишина. Удивительно, но оба на миг притихли, с недоумением поглядывая на Гедеона. Казалось, за всей этой перепалкой с выяснением отношений они напрочь забыли о том, что тот находился рядом. Я застыл в дверях столовой, наблюдая за сценой, пока первым меня не заметил Люмьер.

– А вот и наш младшенький! Рад с тобой познакомиться. Меня зовут Люмьер Уолдин, – увидев меня, торжественно проговорил он, наполняя свой бокал. – Как ваше выступление по Французской революции? Из твоего брата информацию клещами не вытащишь.

– Хорошо… – Я удивлённо уставился на него; мы уже были знакомы, но он решил скрыть это. – Добрый вечер всем.

– Привет, Готье, – дружелюбно произнёс Оскар, но под тяжёлым взглядом Гедеона стушевался. Возможно, брат все-таки не простил Оскара за тот случай в клубе. Удивительно, насколько Вотермил был упёртым малым. Он получил в челюсть от Гедеона, но продолжал обивать порог нашего дома.

– Мы вот маленький кружок по интересам открыли. – Люмьер улыбнулся, обведя всех рукой. – Обсуждаем Вагнера, Брамса, Рембо, Гёте. Оскар не стремится поддержать разговор, небось, не хочет смущать нас своими глубочайшими познаниями… Гёте что-то схожее писал. Помнится, это были слова Мефистофеля: «И пусть ещё в траве сидел бы он уютно. Так нет же, прямо в грязь он лезет поминутно».