Пешка

— Не валяй дурака. — Аргентайн помогла мне снять куртку.

— Прошу прощения, что испортил одежду. Я заплачу.

— Не валяй дурака, — повторила она, задирая мне рубашку. Вдруг ее рука застыла в воздухе: Аргентайн увидела шрамы. Рубашка упала, вновь прикрыв белые полосы на спине. Аргентайн посмотрела на меня:

— Тебе нравится боль?

От неожиданности я скорчил гримасу.

— Я из кожи вон лезу, стараясь держаться от нее подальше. Но иногда просто невозможно…

Аргентайн опустила глаза, как будто ее смутили мои слова. Достав из ящичка баллончик с антисептиком, она опрыскала ожог. Затем, яростно посасывая свой леденец, чтобы успокоить нервную дрожь, стала разматывать окровавленный платок. Когда она осмотрела рану, щека ее задергалась, и Аргентайн отвела глаза. Рука все еще кровоточила. Мне тоже стало не по себе.

— Я не справлюсь, — сказала Аргентайн. — С твоего разрешения я позову Аспена — он сделает лучше. Когда-то он учился на медика, пока не понял, что больные люди ему не нравятся. — Она встала.

— Я могу пойти в госпиталь.

— И что же ты собираешься отвечать, когда они спросят, где тебя так угораздило?

Я слабо улыбнулся.

— Могу сказать им тоже самое, что я сказал Брэди, когда он спросил про прокушенную ладонь.

Аргентайн выругалась и вышла из комнаты. Я пошарил вокруг, нашел куртку и хотел достать пластину с наркотиками. Она выскользнула из кармана на пол. Я встал на четвереньки, чтобы поднять ее, и случайно заглянул под кровать.

Иногда слишком острое зрение вовсе не радует своего обладателя. Вероятно, кто-нибудь другой никогда бы и не заметил того, что лежало там в темноте. Но я заметил и узнал это. Затем я увидел еще предмет и еще… Вещи, единственное предназначение которых — причинять боль.

Я вскочил на ноги, накидывая на плечи куртку, и бросился к дверям, словно меня черти гнали. Но на пороге уже стояла Аргентайн и за ней — один из музыкантов, у которого на месте грудной клетки была вживлена блестящая клавиатура.

Аргентайн, сочтя мой взгляд странным, тоже как-то странно на меня посмотрела. Я сел, вытянул руку. Аспен взял ее, повернул и очень бережно согнул мне пальцы.

— Можешь согнуть пальцы?

— Ну не прямо сейчас, — раздраженно сказал я, считая подобный вопрос излишним.

— Хм… — Аспен нахмурился, внезапно превращаясь в профессионального дока, что не так-то просто сделать, если ты выглядишь как включенный торшер. — Я принесу свой собственный набор. Нужно наложить шов. — Аспен выплыл из комнаты, что-то тихо жужжа и аккомпанируя себе на своей груди-синтезаторе. Одна половина его мозга прокручивала медицинскую процедуру, а другая в это же время сочиняла музыку.

— Почему ты так смотришь на меня? — спросила Аргентайн, когда Аспен уже не мог нас услышать.

— Я видел, что лежит под кроватью, — сказал я после продолжительной паузы.

Под серебряной краской было незаметно, чтобы Аргентайн покраснела, но я почувствовал, как от внезапного прилива жара вспыхнуло ее лицо.

— Дэрик. Дэрик?.. — сказал я, не вполне понимая, какая эмоция сжала мой желудок, — так, сведенные судорогой, сжимаются в кулак пальцы. — Ты разрешаешь этому ублюдку проделывать подобные штучки с тобой?

— Нет! — выкрикнула она. — Нет. — Аргентайн вдруг опустила глаза. — Я делаю это с ним.

— Но почему?!. — Звуки еще не успели вылететь у меня изо рта, а я уже знал ответ. — Потому что ты его любишь, — прошептал я, почти не в силах выговорить эти слова. — Аргентайн вскинула голову. — Так ты сказала Джиро вчера вечером, разве нет? «Лучше получать его из рук того, кому ты не безразличен…»

Если бы я постарался как следует, я бы почти смог заставить себя поверить в это.

Аргентайн повернулась к шкафу, достала из коробки еще один леденец. Подняв голову, она посмотрела на мое отражение в зеркале, — ей не пришлось поворачиваться ко мне лицом.

— Да, — тихо сказала она. — То есть я хочу сказать… он так сильно себя ненавидит, и я не знаю, почему. Иногда он пугает меня. Если я не сделаю, то один Бог знает, куда он пойдет, чтобы получить это и что с ним случится потом… — Аргентайн больно стукнула кулаками по туалетному столику, подносы с гримом для тела и косметикой подпрыгнули.

— Все в порядке? — спросил Аспен, переступая порог и помахивая портативным медицинским набором.

— У тебя идеальное чувство времени, — поворачиваясь к нам, утомленно сказала Аргентайн.

— Ну спасибочко. — Аспен сел на кровать, щелкнул замками кейса. — Я и вправду работаю над этим. — Он пробежался пальцами по переливающейся груди. Ноты взлетели к потолку, как пузыри.

Аргентайн подбирала с пола рассыпавшуюся косметику, а может, притворялась, что подбирала, пока Аспен, опять вдруг ставший серьезным и сосредоточенным, колдовал над моей рукой. Он приклеил мне на запястье полоску анестетика. Дергающая боль постепенно — клеточка за клеточкой — покидала нервную систему, переставая отдаваться в мозгу. Я облегченно вздохнул. Аспен вооружился какими-то странными линзами и уставился на рану, исследуя ее, ища повреждения тканей.

— Хм, — снова хмыкнул он и сдвинул линзы на лоб. — Ты — счастливчик. Ничего жизненно важного не задето. Я ее заклею.