Пещеры тысячи будд

– Это приказ! Не смей перечить! – После этого он подробно проинструктировал Синдэ о том, как вести себя с солдатами.

Когда Чжу Ванли и четыре с половиной тысячи всадников вышли из Гуачжоу, разразился страшный ураган. Снежная буря яростно терзала древние стены. Из главных ворот вслед за воинами потянулась на восток длинная вереница верблюдов и обозных лошадей. Еще долго после того, как они растворились в серой мгле, вооруженные стражи по распоряжению Синдэ стояли в почетном карауле у ворот крепости.

В Гуачжоу сразу стало как-то пусто и тихо. Метель, поглотившая войско Чжу Ванли, бушевала три дня и три ночи. У Синдэ появилось много хлопот. Теперь он не мог, как раньше, каждый день заниматься переводом во дворце Янь-хуэя – ему едва хватало времени следить за тем, чтобы работа других грамотеев над сутрами продвигалась вперед, пусть и черепашьим шагом. Из дворца Синдэ со всех ног бежал в казармы поддерживать боевой дух воинов. У него не было опыта командования, поэтому всему приходилось учиться на практике.

Разбойные набеги туфаней и стычки с ними в окрестностях Гуачжоу, постоянно происходившие, пока Чжу Ванли был в городе, внезапно прекратились с его уходом. Вероятно, все туфани, в том числе и те маленькие отряды, что промышляли на прилегающих землях, были переброшены на главную арену боевых действий.

В конце шестого месяца, через полгода после отбытия конницы Чжу Ванли на фронт, Гуачжоу достигли первые вести с юго-востока: трое ханьских всадников привезли грамотку от Чжу Ванли. Вероятно, он продиктовал послание кому-то из подчиненных. Составлено оно было лаконично и сухо на языке тангутов: «Юань-хао лично возглавил осаду замка Маонючэн,[35] которая затянулась на целый месяц. Враг не желал сдаваться. Тогда Юань-хао заключил обманное перемирие, заставил осажденных открыть ворота и всех уничтожил. Мы потеряли пятьсот воинов. Завтра утром отправляемся на захват ставки Цзюэсы-ло – Цинтана». Похоже, пятьсот погибших были солдатами Чжу Ванли.

Еще через полтора месяца, под восьмой луной, подоспело второе послание, в котором также сообщалось о битвах, но на сей раз по-ханьски: «Главная армия атаковала Цинтан. Другие полки сражаются под Анъэром на реке Цзунхэ и на разных фронтах. Аньцзыло, полководец Цзюэсыло, отрезал главной армии пути к отступлению. Наша конница уже больше месяца ведет непрерывные бои в предгорьях Дайсин. Мы потеряли почти три тысячи ратников».

Судя по всему, воин, записавший под диктовку полководца первое послание на тангутском, тоже значился в списках убитых. По короткому сообщению на ханьском сложно было судить, благоприятно ли складываются события для армии Западного Ся. Однако упомянутая в конце цифра – три тысячи убитых – впечатляла. Если прибавить к ним пятьсот погибших солдат, о которых шла речь в первом письме, то получится, что Чжу Ванли потерял четыре пятых своего войска… Гонец, доставивший весточку, принял эстафету в Ганьчжоу, и, поскольку на фронте он не был, Синдэ не смог добиться от него точных сведений.

Третье послание от Чжу Ванли пришло через три месяца, с восходом одиннадцатой луны. Оно было еще короче двух предыдущих и тоже написано по-ханьски: «После двухсот дней сражений на границах Цзюэсыло бежал на юг. Наша конница возвращается. Главная армия под командованием Юань-хао тоже направляется к Гуачжоу».

Так Синдэ узнал, что Юань-хао, разгромивший войско Цзюэсыло в долгой, яростной битве и обративший его в бегство, теперь идет к Гуачжоу и Шачжоу с остатками своей армии. Гарнизон, где до этого царило спокойствие, охватило оживление. Начались приготовления к триумфальному возвращению Чжу Ванли и размещению главной армии тангутов, следовавшей за ним. Синдэ отправился к Яньхуэю и сообщил ему о письме Чжу Ванли.

Обрюзгшее лицо правителя собралось морщинками.

– Я знал, что они когда-нибудь вернутся. И этот день настал! – Невозможно было догадаться, рад он или опечален, однако в следующее мгновение по телу Яньхуэя пробежала дрожь тоски и страха. – Люди думают, будто мой брат Сяньшунь весьма проницателен и мудр, а по мне, так он дурак дураком. И поворот событий доказывает, что я прав. Когда тангуты захватили Сучжоу, Сяньшунь должен был вступить с ними в переговоры, как я. Теперь поздно что-либо предпринимать. – Яньхуэй замолчал и невидящим взором уставился прямо перед собой, потом вновь заговорил, и голос его звучал глухо. – Чуяло мое сердце: грядут тяжелые времена. После такой победы тангуты с их огромным войском наверняка захватят Шачжоу. Пагоды будут сожжены, монастыри разрушены. Всех мужчин насильно заберут в армию, а женщин обратят в рабство. И конечно, они украдут все сутры… Ах, я же предупреждал его! Тогда Сяньшунь не согласился со мной, но он должен был последовать моему примеру – отправить посла к тангутам. Теперь он понимает, как я был прав… – Казалось, Яньхуэй не замечает присутствия гостя и беседует сам с собой.

Синдэ подумал было, что правитель сердит на своего упрямого брата Сяньшуня и беспокоится о том, как бы он не потерял свой титул наместника, но вскоре понял, что ошибся.