Черный Град — старейший из кланов и, как утверждают многие, самый непреклонный. В нем, конечно, тоже встречаются предатели — за три тысячи лет войн, борьбы за власть и междоусобиц находились, конечно, люди, нарушившие клятву, но их имена никогда не произносились вслух. Память о них умирала еще до того, как умирали они. Однажды, когда Райф был поменьше, он спросил Инигара Сутулого, что это за черная яма выдолблена на дальней стороне священного камня — яма величиной с волка, наполненная минеральным маслом, которое за истекшие века застыло, как черные агаты. Инигар провел над ней своими липкими пальцами и сказал: «Здесь мы удаляем из камня сердца предателей».
Стыд сжигал Райфа заживо. Сколько времени пройдет, прежде чем Инигар возьмет зубило, назвав про себя его, Райфа, имя?
Чьи-то тяжелые шаги заскрипели снаружи по снегу, и дверь печного дома распахнулась. Холодный ветер ворвался в комнату, сразу выстудив ее, и внутрь вошли четверо бладдийцев. Суровые, увешанные оружием, они остановились у порога, оглядывая комнату. В печном доме сразу сделалось тесно. Дхуниты, все как один, замерли, опустив руки на полутораладонные рукояти своих длинных мечей. Вилл и Брон в своем углу незаметно подобрались, готовясь к худшему.
Райф чувствовал, что все внимание бладдийцев приковано к нему. Их серые и голубые глаза вглядывались в серебряный обруч у него на голове и серебряный колпачок тавлинки. В этих глазах была ненависть.
Бладдийцы, гладко выбритые, с длинными косами, похожими на просмоленные веревки, резко отличались от всех других кланников. Свои кожи они красили по-иному, и оружие у них было тяжелее. Видя их с близкого расстояния, Райф понял, что недостаточно хорошо узнал их на Дороге Бладдов. Клан Бладд таил в себе большую силу.
— Закрой дверь, Чокко, и пусть твои ребята погреют бока у печки, — сказал Дафф, став между дхунитами и бладдийцами.
Человек по имени Чокко поднял одетый в перчатку кулак.
— Нет, хозяин печи. Этого дела нельзя уладить пивом и теплыми кирпичами. Наш клан ранен, и кровь еще свежа.
— Оставь это снаружи, Чокко. Нет преступления тяжелее, чем нарушение закона печи.
Чокко покачал своей массивной головой:
— Я тебя уважаю, хозяин печи, знай это. И пришел сюда не за тем, чтобы драться с Дхуном. — Он и предводитель дхунов обменялись долгим жестким взглядом. — И все же в эту ночь я буду драться. Я должен. Мое сердце не даст мне покоя, пока я не пролью кровь Черного Града.
Испуганный шепот прошел по комнате. Лица дхунитов потемнели, женщина из Гнаша опустила руку на пояс с тремя кинжалами. Скарпийцы, вассальные союзники Черного Града, ощетинились, как боевые псы. Вилл и Брон Хоки скинули тулупы и с суровым достоинством вышли на середину.
Райф под столом стиснул рукоять отцовского меча. Сердце его колотилось, но в то же время он испытывал чувство, близкое к облегчению. Вот, значит, чем все кончится — боем с бладдийцами.
— У печного закона две стороны, Чокко, — сказал Дафф, стоя на месте и преграждая бладдийцам доступ в комнату. — Если люди греются у моей печи, не нарушая мира, я никому не позволю вывести их вон против их воли.
— Храбро сказано, хозяин печи, — сказал Вилл Хок, подходя к бладдийцам. — Но мы — Черный Град, мы не прячемся и не скрываемся, и если Бладд хочет помериться с нами силой, пусть будет так. — Последние слова были обращены к Чокко, и свет в доме как будто потускнел, обведя их двоих невидимой чертой
Чокко даже не моргнул в ответ — казалось, будто он не дышит. Потом заговорил, обращаясь к Виллу Хоку, но так, чтобы его слышали все:
— Наш вождь прислал собаку в Гнаш — лагерь у Лосиной тропы, — чтобы известить нас о том, что совершил Черный Град. Собака околела в тот самый миг, когда я снял письмо с ее ошейника, потому что бежала без отдыха два дня и одну ночь. В письме говорилось о засаде у Дороги Бладдов и о том, как три дюжины наших женщин и детей были затравлены, как звери, и перебиты на снегу.
По комнате прошел звук, напоминающий шелест листьев на ветру. Дафф закрыл глаза и прикоснулся к векам Пара из Гнаша тихо вознесла молитву Каменным Богам. Женщина из Баннена коснулась черной чугунной подвески с порошком священного камня, тихо выдохнув: «Дети». Даже дхуниты опустили глаза.
— Ты лжешь, Чокко из Бладда, — заявил Вилл Хок. — Мой клан не стал бы убивать женщин и детей.
Бладдиец, стоящий рядом с Чокко, вышел вперед.
— Мы не лжем. И вождь наш не лжет. Бладд говорит правду, как бы горька она ни была.
Чокко сжал руку своего кланника, не дав ему обнажить меч, и сказал:
— Это правда, черноградец. Ты убедишься в этом, когда дело рассудят наши клинки.
Щека Велла дернулась, и глаза блеснули при свете, идущем от печи. Грудь Райфа напряглась, как туго натянутый лук. Вилл повернулся к нему:
— Скажи, что они лгут, Райф Севранс, чтобы я вступил в этот бой, гордясь своим кланом.