Первый выстрел

Юра с интересом поглядывал, как ест этот господин: так молотилка пожирает снопы.

— Пустое! Пусть спрашивает. Сам был таким же. Как-то ранней весной я появился на берегах Сиваша. Море тюльпанов! Земли не видно! Какой колорит! Феерия! Божественная гамма красок. Поверите — раскрыл я этюдник и три дня писал, писал, писал. В кармане ни копейки, еда — две таранки в день и ковшик воды. Но что значит для художника презренная утроба! Он жив вдохновением. Да-с, молодой человек! Это Сиваш. Еще крымские ханы отсиживались на своем полуострове за этой водной преградой, как в неприступной крепости. Узкий перешеек, мостик между Крымом и материком, они перекопали рвом. Поэтому перешеек и называется Перекоп. На крымском берегу Сиваша превосходная позиция для артиллерии. Располагая даже небольшими силами, можно сделать Крым недоступным. Ведь через Сиваш в Крым ведут лишь две узкие ниточки: Перекоп и Чонгарский мост…

— Вот чешет офицерик! — донесся голос.

Длинный сразу умолк. А потом пояснил:

— Я встретил там офицера… С его слов. Уф, кажется, немного заморил червячка. Весьма признателен, мадам!

И он вытер с глаз слезы, а с лица пот.

— Я человек великой, но несчастной судьбы… — снова начал он. И пока ехали до следующей станции, успел рассказать даже о том, как стрелялся из-за несчастной любви к петербургской знаменитой балерине. — Мадам, мой идеал — сверхчеловек. Для меня нет ничего невозможного, запретного. Я выше жалких законов людей и их рабской морали. Но когда мною овладевают страсти, я становлюсь ребенком.

На станции «ребенок» попросил у вконец растрогавшейся Юлии Платоновны немного взаймы. Керенок не оказалось. И тогда он предложил разменять сотню. Это была последняя сторублевка, да еще «николаевская».

Когда «сверхчеловек», как он называл себя, вернулся, глаза его блестели и походка была излишне твердой. Он рухнул перед Юлией Платоновной на колени и начал целовать ее руки.

— Убейте меня, подлеца! Воры вытащили ваши деньги вот из этого самого кармана. — Он выворачивал карманы и твердил: — Вот, пуст, пуст…

— Встаньте! Боже мой, какой ужас! Ведь это были последние мои деньги. На что мы доедем в Судак?

— До сих пор не могу опомниться, сударыня! Рыдаю у ваших ног… Ганна, Офелия! Помогите дойти до места!.. Горе меня подкосило!

Юлия Платоновна брезгливо вытерла руки носовым платком и отвернулась.

Из соседнего купе, куда Ганна увела «сверхчеловека», послышался громкий шлепок, и Ганна с пылающим лицом стала к окошку рядом с Юрой.

— Он ударил тебя? — спросил Юра.

— Это я дала ему леща! Пачкун…

На станцию Джанкой прибыли поздно вечером. Здесь им предстояло пересесть на другой поезд, до Феодосии. Они долго сидели на перроне, на вещах. Мама привалилась к сундуку и заснула. Ганна прикорнула с Оксаной на руках. Юра долго таращил глаза, стараясь не заснуть, — ведь он единственный мужчина, охраняющий покой и безопасность этих женщин! Эх, жаль, что Тимиш не дал ему обреза в дорогу…

На рассвете мама с трудом растолкала его. Подходил поезд. Без приключений, с помощью двух солдат, которых завербовала бойкая Ганна, погрузились в вагон. И Юра молниеносно снова заснул. Он проснулся от игры веселых солнечных зайчиков на его лице. В вагоне было необычно светло, из окон лился синий-синий свет, даже глазам больно.

Юра лениво подошел к окну и застыл, изумленный, непонимающий. Передним, широко раскинувшись, поднималась высоко в небо огромная сине-голубая гора. Смотреть на нее можно было только чуть зажмурившись, так она излучалась.

— Что это?

— Море, хлопчик, Черное море! — сказал кто-то сзади.

Море! Самое настоящее — совсем рядом! И кажется синей горой. Поезд шел вдоль берега. Только теперь Юра заметил узенькую белую полоску береговой пены. А чуть подальше в волнах прыгали веселые солнечные блики. Море смеялось.

Юра засмотрелся. Море уже не казалось ему горой, вздымающейся к небу. Вон на больших камнях, недалеко от берега, сидят мальчишки с удочками. Лежат вытащенные на пляж лодки. И далеко-далеко, у самого горизонта, чернеет что-то маленькое, как спичечная коробка, и за ним тянется длиннющая полоска дыма. Пароход?

3

В Феодосии перрон быстро опустел. Пассажиры с вещами будто растаяли в знойном воздухе. Глядя в другую сторону, прошмыгнул Длинный, стараясь не замечать Юлии Платоновны. Только Юра с Ганной и Оксаной остались возле груды багажа. Юлия Платоновна ушла в город продать золотые часики. Никому не нужный поезд стоял на пустой станции. Здесь не было ни галдящей, беснующейся толпы мешочников, ни солдат с котелками, ни штатских с винтовками. Тишина. Какой-то совсем иной мир. Под пыльной акацией сидел старый носильщик, лениво курил и ждал, когда его позовут. Ему надоело ждать, и он подошел, предложил перенести вещи в вокзал. Но Ганна боялась тронуться с места, да и денег на оплату носильщику пока не было. Время шло. Оксана жаловалась на жару, капризничала.

Стуча каблуками, прошагал толстоногий усатый городовой в мундире без погон, с огромным револьвером и шашкой на боку. Увидев Ганну, он подкрутил усы, а затем посмотрел на Юру.