Первый выстрел

Выручила Ганна. Она встретила на станции своего знакомого, пошепталась с ним, познакомила с Юлией Платоновной. И ночью он повел их по станционным путям. Двое провожавших и носильщики несли вещи. Шли долго, пролезали под товарными вагонами. Наконец пришли к пассажирскому вагону, одиноко стоявшему на дальнем пути. В нем уже были люди. Все же удалось отвоевать две полки.

Юра заснул, а когда проснулся, заслонил глаза от яркого солнца. Вагон все еще стоял. А народу! Сидели не только на скамейках, но и в проходах, на мешках, чемоданах, корзинах.

Перед мамой стоял со шляпой в руках пожилой человек и строго говорил:

— Сударыня, мы не просим жертвовать. Мы требуем вашего равноценного участия в складчине. Надо «подмазать», иначе наш вагон не прицепят к поезду. А чтобы у вас не возникало сомнения, что все деньги будут переданы по назначению, вот еще один представитель от пассажиров нашего вагона. Мы взаимно контролируем друг друга.

В «представителе от вагона» все было длинным: и рост, и узкое лицо, и длинные, до плеч, волосы, и нос, и свисающая чуть не до колен черная бархатная рубаха, и даже ногти на руках, особенно на мизинцах. «Длинный», как про себя его прозвал Юра, тоже просил «гражданку» не задерживать вагон, потому что «не подмажешь, не поедешь».

Мать разволновалась, отвернулась и откуда-то достала черный шелковый мешочек.

— Вы шутите, сударыня! — гремел сборщик. — Вас четверо!

Мать смутилась, повторяла: «Я не при деньгах». Юра знал, что это так. И все же пришлось добавить.

Длинный схватил деньги, но сборщик отобрал их, опустил в свою шляпу. И они двинулись дальше.

Юра слез с верхней полки и пошел с ними. Интересно!

Бородатый дородный купец в поддевке, когда его попросили сделать взнос, заулыбался, зачастил:

— Это можно, конешно, с нашим удовольствием…

Он начал хлопать себя по карманам, потом прикрикнул на одутловатого сына-подростка:

— Санька, нечего мух ловить, давай кошелек с дорожными деньгами! Живва!

Взяв кошелек, он порылся в нем и протянул пятерку.

— Да вы что? Вон женщина с детьми сорок дала. А у вас небось тысячи! Видно пана по халяве…

— А ты считал? Ты наживи их, деньги-то, тогда и считай свои, а не чужие!

Купец вытащил из-за пазухи толстый бумажник, долго шуршал в нем пухлыми пальцами и сунул сборщику еще десятку:

— На! Давитесь…

— Просим повежливее! — крикнул Длинный.

— Жмот! — возмущенно бросила Ганна, взглянув на группу курящих солдат.

— Эй ты, шкура! — спокойно и лениво сказал бородатый солдат. — Не дашь сотни — вытряхнем!

— Это как же понимать? Грабеж?

— Ребята, а ну сюда!

— Да нате, нате! И пошутить нельзя!

Давали все по-разному. Деньги собирали несколько раз. Наконец вагон прицепили к поезду.

Юра томился. Эх, доехать бы поскорее до моря! Высунувшись по грудь из окна вагона, он часами вглядывался в горизонт — не блеснет ли Черное море? Но за окном плыла все та же степь. Степь с отарами овец или бескрайние поля пшеницы, кукурузы. А моря все нет… Когда же? А колеса стук-стук, стук-стук…

Юра заснул стоя.

Его разбудил мамин голос:

— Зову, зову… Иди поешь.

— Не хочется.

Длинный стал рядом и сказал:

— Вон там, в степи, бегают страусы, бизоны, зебры, дикие лошади… Ездят верхом на верблюдах. А в садах фазаны и павлины.

— Где? — обрадовался Юра и высунулся из окна почти по пояс.

— В имении Фальц-Фейна «Аскания-Нова», за горизонтом. — Там собраны животные из Африки, Австралии…

— За горизонтом!.. — с огорчением протянул Юра.

Длинный стал расспрашивать, куда они едут. Где отец? Какой партии мама сочувствует?

— Мама пока беспартийная. Но папа и я за революцию. А вы какой партии?

— Я? Кавэдэ. Не понимаешь? «Куда ветер дует». Это, брат, самая хитрая партия. Смотрю на жалкий род людской, усмехаюсь и не смешиваюсь с суетной толпой. Лишь бы мою свободную личность не трогали. А ты, видно, юноша толковый.

Длинный прикурил у солдата и ушел. Юра был очень доволен, что его назвали «юношей».

Поезд остановился на маленькой станции среди плоской степи. Юра вышел погулять. Здесь море напомнило о себе ракушками. Их было много. Небольшие, желтые, белые, розовые, они устилали все пути возле станции.

Юра набрал их полные карманы, даже ссорился из-за них с другими мальчишками, выскочившими из вагонов. А здешний паренек насмешливо сказал:

— Тю на вас, дурни! Откуда вы такие? У нас из ракушек дома строят!

Юра потрогал пальцем стену станционного домика: и правда, он был сложен из огромных желтовато-белых ракушечных кирпичей.

Степь вокруг станции была не такая, как у них, в Саксаганке, не ковыльная. И трава росла на ней другая. Раскидистые серо-зеленые кусты полыни сильно пахли. И земля была не черная, а серая, а местами даже белая. Об этих пятнах Длинный, когда возвратился от паровоза, куда ходил «выяснять отношения с машинистом», сказал:

— Выпоты соли на солончаках.

Снова поехали.