Первый президент. Повесть о Михаиле Калинине

Сколько ему стукнуло тогда? Одиннадцать. Но такими сильными были впечатления тех дней, что навсегда врезались в память. Старые березы возле школьного крыльца. Черная классная доска с трещиной в правом нижнем углу. Длинная парта - усаживались сразу шесть человек.

Миша сел с Любой Головиной. Он был тощий, кожа да кости, а Любаша - что твой колобок, и румянец во всю щеку. Она смотрела-смотрела на пего да и ахнула: «Ой, глаза-то какие! Как небушко ясное!» И подвинулась, давая ему места побольше. Он обрадовался этому и спрятал ноги под парту: стеснялся. У всех ребят были либо сапоги, либо башмаки, лишь у него - самодельные веревочные чуни.

Напряженно ждал Миша учителя. Какой он? Столь же сердитый, щедрый на оплеухи, каким был старый солдат? Или еще строже?

Послышался мелодичный звон колокольчика, дверь отворилась... и в класс вошла молодая, горделиво-красивая женщина в ослепительной белой кофточке, с большими радостными глазами.

Анна Алексеевна Боброва - его первая настоящая учительница, изумительной души человек! Это благодаря ей он поверил в свои силы, понял, что способен на многое. Ему не давалось чистописание. Трудно было держать огрубевшими от работы пальцами тонкую легкую ручку. По вечерам, когда товарищи отдыхали, приготовив уроки, Михаил один сидел за столом. Выводил букву за буквой. Сотни букв. Тысячи букв! Немели пальцы, в глазах темнело от напряжения, а он писал и писал. И это - каждый вечер, пока не выработал четкий каллиграфический почерк.

Учился он жадно, опережая своих сверстников. С осени до рождества одолел два класса - младший и полусредний. Его перевели в средний. Никто в училище не знал столько стихов, сколько он. Никто, пожалуй, не читал столько книг. Анна Алексеевна приносила ему книжки из дома, из своей маленькой библиотеки. Давала то, что не предусмотрено было программой.

А вот с одеждой у него тогда было совсем плохо, хуже, чем у всех других. Рубашка единственная и штаны тоже. Когда прибегал на воскресенье домой, мать устраивала стирку, а он голышом сидел на печи, дожидаясь, пока высохнет одежонка. И хоть одна у него была рубашка, зато всегда чистая и отглаженная. Он не принял бы ни от кого подарка - подачки на бедность. А от Анны Алексеевны принял без колебаний, потому что понял: это от сердца. Из скромной своей получки несколько месяцев откладывала она деньги, чтобы купить лучшему ученику валенки, рубашку-косоворотку и поясок. Тревожилась: возьмет ли? А он тогда вспыхнул от радости и даже слов не нашел, чтобы поблагодарить ее. Счастлив он был от такой заботы. И она, кажется, тоже.

Через некоторое время Анна Алексеевна стала единственной свидетельницей его слез. Он давно не плакал, даже запамятовал, когда это было последний раз. И расплакался в тот день, когда надо было бы плясать от восторга. 1 мая 1889 года он окончил земское училище. За два года вместо четырех. Ему выдали похвальный лист за примерное поведение, прилежание и успехи. Товарищи завидовали Михаилу, а он, прощаясь с Анной Алексеевной, не смог сдержать слез. Ему было тринадцать лет, и он уже понимал: светлая полоса осталась за спиной. Он жаждал знаний, как голодный еды, но впереди его ожидала крестьянская доля - клочок земли да отхожий промысел.

Потом, в тюрьме и ссылке, Михаил Иванович часто вспоминал свою учительницу и думал о том, что судьба его сложилась бы совсем по-другому, не окажись рядом с ним такие заботливые чуткие люди, как Анна Алексеевна Боброва, как Дмитрий Петрович и Мария Ивановна Мордухай-Болтовские.

Только одно лето пробыл Михаил в родной деревне. Осенью семья генерала увезла его с собой в Петербург. Взяли его, как и прежде, мальчиком для услуг. Работой не перегружали. Рано утром он должен был почистить одежду и обувь детей, сбегать в булочную. Затем будил гимназистов Митю и Сашу, заботился об их завтраке. Проводив их, прибирал комнату и отправлялся гулять с пуделем Марии Ивановны.

Вся вторая половина дня была обычно свободной. Михаил не терял времени даром. У Мордухай-Болтовских имелась изрядная библиотека, и Калинину было позволено пользоваться ею. Он читал все подряд: «Жизнь животных» Брема, энциклопедию Брокгауза и Эфрона, историю Пугачевского бунта. Если что непонятно - вечером расспрашивал гимназистов. Они же охотно давали ему уроки по математике, географии и истории. Каждый советовал прочитать то, что самому нравилось, и Михаил читал, читал... Особенно он прислушивался к советам Мити, который относился к нему совсем по-братски. Это Митя предложил Михаилу книги Белинского и Писарева, дал толстый том Герцена.

Прошел год, другой. Длительное пребывание в культурной семье, среди воспитанных, образованных людей, накладывало все более глубокий отпечаток на Михаила. Он привык держаться скромно и с достоинством. Начал понимать музыку, живопись. Ежедневно читал газеты, следил за политическими новостями. У Мордухай-Болтовских он стал своим человеком. Жаловаться вроде было не на что. Однако Михаил все чаще задумывался о дальнейшем.