Первый дон

Де Кордоба отдал короткий приказ, вырывающегося Чезаре вынесли из каменного здания маяка и бесцеремонно бросили на мула. Затем в сопровождении де Кордобы и солдат доставили в испанский лагерь.

На рассвете Чезаре, по-прежнему связанному, заткнули рот кляпом, потом его завернули в саван и уложили в деревянный гроб. На телеге гроб доставили в порт и погрузили на испанский галеон, отплывающий в Валенсию.

Чезаре едва не задохнулся в тесном гробу. Он изо всех сил боролся с паникой, понимая, что сойдет с ума, если уступит.

Де Кордоба выбрал столь бесчеловечный метод транспортировки, потому что не хотел, чтобы верные Чезаре неаполитанцы узнали о его аресте. Конечно, у него хватало людей, чтобы отбить любую попытку вызволения Чезаре, но он сказал своему лейтенанту: "Зачем рисковать?

А так любой шпион решит, что какого-то испанца отправили для похорон на родной земле".

Через час после выхода в море капитан галеона отдал приказ вытащить Чезаре из гроба, освободить от савана и кляпа.

Бледного, жадно хватающего ртом воздух, связанного, его бросили в маленькую каморку на корме.

Размерами каморка чуть превосходила гроб, но в двери хотя бы было отверстие, через которое поступал свежий воздух.

* * *

Во время путешествия по морю раз в день матрос кормил его изъеденными червями галетами и давал кружку воды. Добрый и, очевидно, опытный моряк выбивал червей из галеты, постукивая ею по палубе, а потом маленькими кусочками клал Чезаре в рот.

– Веревки снять не могу, – извинялся он перед Чезаре. – Приказ капитана. Вы будете связанным до прибытия в Валенсию.

После достаточно длительного плавания – мешали сильные встречные ветры – галеон прибыл в Вильянуэва дель Грао. По иронии судьбы шестьдесят лет тому назад именно из этого порта отплыл в Италию брат деда Чезаре, Алонсо Борджа, позднее ставший Папой Каликстом III.

Порт кишел солдатами Фердинанда и Изабеллы, поэтому не имело смысла далее прятать пленника.

Чезаре вновь бросили на спину мула и по вымощенной булыжниками улице повезли к высокому замку, превращенному в тюрьму. На этот раз он не сопротивлялся.

Чезаре поместили в маленькую камеру на самом верху башни и только там, в присутствии четырех солдат, развязали.

Он встал, потирая запястья. Оглядел камеру, матрас на полу, ржавую миску для еды, вонючее ведро, чтобы справлять нужду. «Неужели здесь мне предстоит провести остаток дней?» – подумал он. И решил, что долго ему жить здесь не придется, ибо набожные Фердинанд и Изабелла, жаждущие ублажить как нового Папу, так и вдову Хуана, наверняка сначала предадут его пытке, а потом казнят.

* * *

Проходили дни, недели. Чезаре сидел на полу камеры, боролся с помутнением рассудка, считая все, что считалось: тараканов на стене, мух на потолке, открытия маленького глазка на двери за день. Раз в неделю ему разрешали час погулять по внутреннему дворику. По воскресеньям приносили бадью затхлой воды, чтобы он мог помыться.

Недели уже складывались в месяцы, а для Чезаре ничего не менялось. Иногда плотный туман затягивал сознание. В такие моменты он забывал, где находится, видел себя прогуливающимся с отцом по берегам Серебряного озера, о чем-то с ним спорящим. Он старался не думать о Лукреции, но случалось, что она возникала рядом с ним, гладила по волосам, целовала, шептала нежные, успокаивающие слова.

Теперь у него появилось время подумать об отце и понять его, осознать, чего он хотел добиться, не винить за ошибки. Был ли отец таким великим, как казался Чезаре?

И хотя он понимал, что связать его и Лукрецию неразрывными узами – блестящий тактический ход, этого он простить отцу не мог, потому что и ему, и Лукреции пришлось заплатить слишком высокую цену. Но хотелось бы ему пройти по жизни, не любя Лукрецию? Такого он не мог себе и представить, хотя любовь к ней не позволила. ему полюбить кого-то еще. И бедный Альфонсо… в какой степени смерть принца предопределила его, Чезаре, ревность? Он плакал в ту ночь, лил слезы как за себя, так и за убиенного мужа сестры. И, естественно, мысли эти привели к воспоминаниям о дорогой жене, Лотти. Она так любила его…

В тот вечер он дал себе зарок вырвать из сердца страсть к Лукреции и стать добропорядочным мужем Лотти и отцом их дочери, Луизе. Если, конечно, ему удалось бы покинуть тюрьму… если Господь соблаговолил бы оказать ему в этом поддержку.

Чезаре вспомнил слова отца, произнесенные много лет тому назад, когда он заявил, что не верит ни в Бога, ни в Деву Марию, ни в святых. Он словно вновь услышал голос отца: "Многие грешники говорят такое, потому что боятся наказания после смерти. Вот они и пытаются отвергать истину, – Александр тогда взял руки Чезаре в свои, долго их разглядывал. – Послушай, сын мой. Люди теряют веру, когда более не могут выносить жестокостей этого мира.