Первый человек в Риме. Том 2

Авл Помпей разъярился, как лев. С трибуны он громил алчность и распущенность римских матрон. Баттацес же, в сопровождении своих разноряженных спутников и стаи римлянок, что следовали за ним, будто бездомные кошки за рыботорговцем, разыграл в ответ такой фарс, какого Сулла не увидит и в театре! Случайно я оказался свидетелем этой сцены и не жалею о сем. Меж Авлом и Баттацесом завязался диалог острее и динамичней, чем в комедиях самого Плавта. Трибун вопил, что Баттацес – жулик. А тот утверждал, что Авл напрасно играет с огнем, ибо Великой Богине вряд ли понравятся такие речи о ее послах. Все кончилось смертельным проклятьем Баттацеса, от какового кровь, клянусь богами, стыла в жилах. Произнесено оно было на греческом, так что поняли его все. Сказано было крепко – как писатель сужу.

И что же ты думаешь? Едва прозвучало проклятье, как Авл Помпей начал задыхаться и кашлять. Он еле спустился с трибуны и вынужден был попросить, чтоб его проводили до дома, где и слег. Три дня он лежал в постели, ему становилось все хуже, и наконец он умер! Представляешь, какое впечатление это произвело на всех – начиная от членов Сената и кончая матронами?! Баттацес может теперь ходить, где захочет, и делать, что душе его угодно. Люди убегают от него, как от прокаженного. Правда, это касается только неимущих прохожих, люди же богатые приглашают его на обед. Сенат изменил свое первоначальное решение и признал его послом /впрочем, Скавром новый вердикт пока не утвержден и не подписан/, женщины виснут на нем, он приветливо улыбается одним, благословляет других и вообще ведет себя, как Зевс, сошедший с Олимпа.

Я поражен; мне противно; меня тошнит; вобщем, гнусно все это. Как Баттацесу это удалось? Была ли здесь и впрямь божественная воля или только какой-то неизвестный яд? Как хочешь, я все же неисправимый скептик… если только еще не законченный циник."

Гай Марий посмеялся над письмом и отправился сражаться с германцами.

Четверть миллиона тевтонов пересекли реку Друэнция там, где она впадает в Роданус, и направились в сторону римлян. Колонна растянулась на многие мили, в хвосте ее плелись повозки, скот. Впереди шел тан по имени Амбронес – горячий, гордый, доблестный.

Разъезд германцев быстро обнаружил римскую крепость. Царь Тевтобод был преисполнен самоуверенности. Они должны были прорваться в Массилию. В этом большом городе всем хватит женщин, славы, жратвы. Потом можно будет повернуть на восток. По побережью легко добраться до Италии.

Урожай еще не успели убрать. Теперь жнецам делать уже нечего: поля были вытоптаны полчищами тевтонов. Обойдясь с посевами бережней, они могли бы запастись здесь хлебом на целую зиму. Но это германцам и в голову не приходило. В их повозках пока хватало провизии, захваченной по пути сюда. Германцы привыкли жить одним днем, не заботясь о будущем. То, что не вытоптали люди, подъел на коротких привалах скот.

Тевтоны окружили крепость Мария. Они пока не собирались ее штурмовать – просто сгрудились у подножья высокого холма, ожидая самого Тевтобода. Они пробовали выманить римлян из-за стен: свистели, насмешничали, выталкивали вперед пленных римских граждан и пытали их на глазах воинов. Римляне не отвечали. Тогда тевтоны попытались напасть: двинулись всем фронтом, но натолкнулись на великолепные укрепления, возведенные по приказу Мария, и откатились; римляне ради развлечения и тренировки метнули несколько дротиков по движущимся мишеням – и только-то.

Тевтобод был растерян. Его таны – тоже. Что делать? Нельзя же позволить римлянам оставаться здесь, в тылу германцев! Но пришлось оставить надежду на штурм. Германцы сняли осаду и двинулись всем скопом к Массилии; с задних повозок тевтонские женщины и дети сквозь тучи пыли с любопытством таращились на глухие стены цитадели, казавшиеся безжизненными.

Едва последняя повозка скрылась из виду, Марий вывел из крепости свои шесть легионов. Быстрым шагом, без лишнего шума, дисциплинированно, в радостном предвкушении долгожданной битвы, римская колонна незаметно обогнула германцев. Перейдя реку Арс, Марий занял удобную позицию на возвышенности. Там легионы окопались.

Тридцать тысяч воинов, ведомых Амбронесом, вышли к реке и увидели римские ряды, ощетинившиеся дротиками. Сочтя этот скромный лагерь легкой добычей, Амбронес скомандовал к бою.

Римляне двинулись навстречу врагу. Сначала они метнули копья, нанеся тевтонам немалый урон. Следом за тем обнажили мечи и, выставив щиты, двинулись напролом, подобные тарану. Амбронес, сам чуть живой, спасся, перейдя реку; тридцать тысяч его воинов усеяли своими телами склоны горы и берег реки. У Мария почти совсем не было пострадавших.

Бой занял не больше получаса. Еще за час мертвецов снесли в одно место, а их мечи и щиты, факелы и браслеты, нагрудные украшения, кинжалы и шлемы кучей свалили в лагере. Первое препятствие, которое предстояло преодолеть новой волне германцев, римляне возвели из тел врага.