Первый человек в Риме. Том 2

– Прежде в Народном собрании это не срабатывало, – засомневался Главция. – Наш друг Агенобарб уже пытался обвинить Силана в дурном ведении войны против германцев – даже не упоминая термин «измена»! Но Народное собрание его хитрость раскусило. Беда в том, что никто не любит разбирать дела об измене.

– Выходит, обвиняемый сам должен сказать, что умышленно способствовал развалу страны? Неужто найдется такой дурак? Гай Марий прав. Мы должны подрезать крылышки отцам города. Пусть знают: никто не выше закона. Сами они нам в этом не помощники. Остается опираться на людей не из Сената.

– Почему бы сразу не утвердить закон об измене, а затем уже судить Сципиона специальным судом? Знаю, знаю, сенаторы будут вопить как резаные свиньи. Так они и постоянно вопят…

Сатурнин скривился:

– Хотим мы жить или нет? Даже если нам осталось три года… Уж лучше жить три года, чем умереть завтра же.

– Опять ты со своими тремя годами!

– Послушай, – упорно продолжал Сатурнин, – если мы действительно добьемся, чтобы Народное собрание обвинило Сципиона, Сенат сразу смекнет, куда мы целим – в сенаторов, которые укрепляют своих собратьев от справедливого народного гнева. Не может быть одного закона для сенаторов и другого – для прочих. Пора бы народу проснуться! Вот и я подниму шум, чтобы разбудить римлян. С самого начала Республики Сенат дурачил народ разговорами, что сенаторы – лучшие из римлян и вправе делать и говорить, что хотят. Голосуйте за Луция Тиддлупа – его семья дала Риму первого консула! Мало ли, что Луций Тиддлуп – корыстный, жадный до золота невежда? Нет! Луций Туддлуп имеет имя и по традиции может служить обществу. Братья Гракхи были правы: надо вырвать суды из рук Луциев Тиддлупов и отдать всадникам!

– Мне только что пришло на ум, Луций Аппулий… Народ, по крайней мере, сознательная и хорошо обученная масса. Столпы римских обычаев! Но что будет, если однажды кто-нибудь станет говорить и о неимущих так же, как ты говоришь сейчас о Народе?

Сатурнин рассмеялся:

– Пока брюхо голытьбы набито, а эдилы устраивают хорошие зрелища, голытьба счастлива. Допустим мы голытьбу к политике – Форум превратится в большой Цирк.

– Нынешней зимой их животы были не так уж полны, – сказал Главция.

– Но они и не голодали – благодаря уважаемому Марку Эмилию Скавру. Знаешь, я не сетую на то, что нам никогда не удастся переманить на свою сторону Метелла Нумидийца или Катулла Цезаря. Но я не без сожаления думаю, что мы никогда не будем иметь своим сторонником Скавра.

Главция посмотрел на него с интересом:

– Ты не в претензии, что Скавр вышвырнул тебя из Сената?

– Нет. Он делал то, что считал правильным. Но однажды, Гай Сервилий, я узнаю, кто был настоящим преступником. И они пожалеют о том, что было.

В начале января в Народном собрании Гай Норбан предъявил Квинту Сервилию Сципиону обвинение в том, что он потерял армию.

Страсти разгорелись с самого начала, так как отнюдь не все в Народном собрании были против особого положения сенаторов, да и Сенат провел с плебеями разъяснительную работу. Задолго до того, как трибы были созваны на голосование, вспыхнули волнения и полилась кровь. Народные трибуны Тит Дидий и Луций Аврелий Котта вынуждены были наложить вето на всю процедуру, но были согнаны с ростры разъяренной толпой. Летели камни, от ударов дубинками трещали ребра. Дидий и Луций Котта были вытащены из Комиция и буквально вдавлены напирающей толпой в Аргилетум, где и скрылись. Оглушенные и напуганные, они все же пытались прокричать вето сквозь море злых лиц, но слова их заглушали крики толпы.

Слухи о Толосе, несомненно, пошли на пользу Сципиону и Сенату. Весь город, от голытьбы до первого класса, проклинал Сципиона-вора, Сципиона-предателя. Люди – даже женщины, которые никогда не проявляли интереса к событиям на Форуме или в Собрании, пришли посмотреть на преступника невиданного ранее размаха. Разгорелись споры: как высоки должны быть горы украденных им слитков, как тяжелы, сколько их было. Ненавистью был отравлен весь город: люди не любят, когда кто-то сбегает с деньгами, которые считаются общей собственностью. Особенно, если этих денег так много.

Решив продолжать разбирательство, Норбан не обращал внимания на окружавшую его суматоху, в то время как привычные ко всему слуги Народного собрания вклинились в толпу, собравшуюся, чтобы посмотреть на Сципиона и его обругать. Обвиняемый стоял на трибуне в окружении ликторов, приставленных, чтобы охранять его от толпы. Сенаторы, чей патрицианский ранг не давал возможности участвовать в Народном Собрании, толпились на ступенях Курии и выкрикивали оскорбления в адрес Норбана, пока их не начали забрасывать камнями. Скавр упал с кровоточащей раной на голове. Но Норбан не остановил суд даже для того, чтобы проверить, не мертв ли принцепс Сената.