Первый человек в Риме. Том 1

Удача не покидала его. Ночь была отменная: тихая, звездная, ни облачка на темно-синем небосводе. На исходе второго часа ночи полная луна поднялась из-за холмов на востоке и залила окрестности странным светом – волшебным светом, который сам невидим, но позволяет видеть каждую травинку.

Ощущение удачливости утоляло усталость и боль, бешено гнало кровь по венам, но не туманило рассудка. Как хорошо все складывается! Только не прозевай удачу, которая сама идет к тебе в руки. Как в случае с Никополис. Ему так хотелось освободиться от нее – и надо же, вот везенье: путешествуя с Метробиусом по окрестностям, он наткнулся на заросли славных грибочков. Разве он отравил Никополис? Ему надо было только, чтобы она нашла эти грибы, и не мешать ей вкушать любимое блюдо… Фортуна повернулась к ней спиной, к нему же – сияющим ликом. Фортуна милостива к нему. Вот и сейчас бояться нечего – кривая вывезет.

Клитумна была на месте: терпеливо поджидала под соснами. Конечно, задержка с сюрпризом могла ее раздражить. Но Сулла не торопился: сначала проверил окрестности, чтобы убедиться, не взяла ли она с собой кого-нибудь из слуг. Нет, она совершенно одна. Даже стойла конюшни пусты.

Приближаясь к ней, он с шумом раздвигал кусты – чтобы Клитумна подготовилась к встрече. Она услышала и обрадовалась: когда он вышел из темноты, она уже протягивала к нему руки.

– О, все, как ты говорил! – прошептала Клитумна, обнимая его за шею. – А мой сюрприз? Где мой сюрприз?

– Сначала – поцелуй! – сказал он, обнажив зубы, сверкнувшие в лунном свете. Клитумна жадно приоткрыла губы. Она еще пила его дыхание, когда он сломал ей шею. Это было так просто! Хрусть! Она даже не поняла, что случилось. Хрусть – и все. Резкий этот хруст пропорол ночную тишину. Он разжал руки, ожидая, что она рухнет. Но Клитумна, привстав на цыпочках, переступила ногами, будто танцуя: руками хватаясь за бока и странно откинув голову назад, подергиваясь, вихляясь из стороны в сторону – все быстрее, быстрее, крутясь на месте – быстрее, быстрее… пока не упала. Безобразная куча костей и тряпья.

Острый, горячий запах мочи коснулся его ноздрей, и следом – зловоние кала.

Он не вскрикнул, не бросился наутек. На танец, исполненный Клитумной для него, он смотрел с удовольствием, на лежащее тело – с отвращением.

– Ну, Клитумна, – сказал он, – вот и все.

Теперь предстояло поднять ее – так, чтобы не испачкать траву. Вот для чего ему нужна была ясная лунная ночь: чтобы видеть, не остается ли следов на земле. Он поднял тело, плотней завернув на нем одежду, чтобы не вывалились экскременты, и понес к краю обрыва.

Он уверенно шел к намеченному месту, потому что заранее отметил его белым камнем – еще в тот раз, когда впервые привел Клитумну сюда. Поднатужившись, он сбросил ее вниз. Белая, как птица, она пролетела до самых скал. И там распростерлась бесформенной белой тенью – у самого уреза воды, откуда прибой слизывал любой прибрежный сор.

Позже он привязал мула у ручья. Но, прежде чем подпустить мула к воде, он сам зашел в ручей и искупался. Оставалось еще одно неотложное дело. Вынув из ножен кинжал, самым его кончиком Сулла сделал небольшой надрез на лбу, слева, примерно на пядь ниже волос. Надрез тут же начал кровоточить. Чтобы придать ране естественность, Сулла пальцами давил и тянул ее края. Теперь рана кровоточила сильней, пятная его наряд. Из сумки он достал приготовленную подушечку из полотна и крепко, до боли, прижал ее к брови; потом прибинтовал ее полотняной полоской. Кровь стала теперь стекать на его левый глаз.

Ночь напролет он безжалостно погонял усталого мула. Но мул чуял, что путь их лежит домой, к родному стойлу, и старался изо всех сил. Сердце его было крепче лошадиного и мускулы тоже. И вообще мулу нравился Сулла. Нравилось, что не дергает ездок то и дело за уздечку, что молчит и не дерется. Ради такого седока не жаль и постараться.

За милю до конюшен Сулла спешился и, похлопав мула по боку, подтолкнул его в сторону стойла, не сомневаясь, что мул сам отыщет дорогу домой. Сам же пошел к воротам Капена. Обернувшись, Сулла увидел, что мул следует за ним. Пришлось бросать в него камни, пока животное не поняло намека и не отправилось прочь, помахивая тощим хвостом.

В Рим Сулла вошел как раз, когда небо на востоке зарозовело. За девять часов он проскакал от Цирцея до Рима – подвиг неслыханный для усталого мула и для человека, прежде совершавшего в седле лишь легкие прогулки.

Неподалеку от Большого Цирка – на месте, где жил еще, казалось, дух основателя Рима, Сулла снял повязку со лба и вместе с плащом сунул в дупло. Рана принялась снова кровоточить, но не обильно. Тут на улице, ведущей к дому Клитумны, ранние прохожие и увидели его – человек, которого считали без вести пропавшим, шел, спотыкаясь, в окровавленной женской тунике, изможденный и забрызганный грязью.