Первый человек в Риме

Тема Юлиллы была благоразумно закрыта. На время. То и дело она возникала — вновь и вновь. В глубине души Сулла тайно мучился, сознавая свою уязвимость. В любой момент глупую служанку Юлиллы могут поймать, когда она будет пробираться к нему с письмом. Или саму Юлиллу застанут за написанием письма… И тогда — что будет с ним? Кто поверит, что он, с его-то прошлым, не был замешан ни в какой интриге? Одно дело — иметь сомнительную репутацию, и совсем другое, если цензоры объявят его виновным в совращении дочери сенатора. Он уже никогда, никогда не сможет стать сенатором. А войти в Сенат было его целью.

Он очень хотел уехать из Рима, но не смел. Что еще могла вытворить строптивая девушка в его отсутствие? Признаваться в этом, даже себе самому, было противно, но он не мог покинуть ее сейчас, когда она так больна. Мысли крутились в его голове, словно сбитое с толку животное, неспособные остановиться, выстроиться.

Он вынимал увядший венец, который прятал в одной из своих семейных реликвий, и сидел, держа его в руках и чуть не плача от страстного желания. Он знал, куда собирается идти и что намерен сделать. Эта несчастная девушка невыносимо осложняла его жизнь, и все же она была началом всего — со своим венцом из трав. Что делать, что делать? Выход из путаницы намерений требовалось отыскать один-единственный — сразу безошибочный. И без дополнительного осложнения в виде Юлиллы.

Он даже подумывал о самоубийстве. Это он-то, последний человек в мире, способный это сделать! А потом его мысли вновь возвращались к Юлилле. Всегда к Юлилле. Почему? Он не любил ее, он не способен был любить. И все же наступали минуты, когда он жаждал ее, страстно желал кусать ее, целовать ее, пронзать до тех пор, пока она не закричит в экстазе. Но были и другие минуты — особенно когда он лежал без сна между любовницей и мачехой. Тогда он ненавидел ее, хотел ощутить свои руки на ее тощем горле, видеть ее багровое лицо и выпученные глаза, когда последний вздох вылетит из ее обессилевших легких.

Потом приходило новое письмо. Почему он не выбрасывал эти послания или не относил их ее отцу с требованием прекратить эту агрессию? Ни разу он так не сделал. Он читал письма, эти страстные и отчаянные мольбы, которые ее служанка продолжала прятать в складках его тоги. Это происходило в слишком людных местах и не привлекало внимания. Он перечитывал каждое письмо десятки раз, потом складывал вместе с другими.

Но никогда не менял своего решения — не видеть ее.

Весна перешла в лето, и летом наступили жаркие дни секстилия, когда Сириус из созвездия Псов мрачно мерцал над Римом, парализованным жарой. А потом, когда Силан уже двигался вверх по течению Родана навстречу несметным полчищам германцев, в Центральной Италии начались затяжные дожди. Для жителей солнечного Рима это было хуже невыносимой жары. Началась депрессия, все боялись наводнения. Рынки закрывались, политическая жизнь остановилась, судебные процессы откладывались, преступность росла. Мужчины заставали своих жен с любовниками и убивали их. Зернохранилища протекали, зерно мокло, Тибр поднялся настолько, что затопил общественные уборные — их содержимое выплеснулось на улицы. Не стало овощей, когда затопило Марсово поле и Ватикан. Построенные наспех высокие дома рушились, по стенам и фундаментам змеились огромные трещины. Все простужались. Старые и хворые умирали от воспаления легких, молодые — от крупа и гнойного тонзиллита. И независимо от возраста, люди заболевали таинственной болезнью, которая парализовала тело, а если человек и выживал, то нога или рука у него усыхала, мертвела.

Клитумна и Никополис ежедневно ссорились. Каждый день Никополис не забывала шепнуть Сулле, как кстати для него умер Стих.

Потом, после двух недель беспощадного дождя, низкие облака протащили свои последние клочья за горизонт, на восток, и появилось солнце. От Рима пошел пар. Струйки пара отрывались от камней мостовых и черепиц крыш. Воздух был пропитан влагой. Балконы, лоджии, окна покрылись пятнами плесени. Стояла невыносимая духота. В домах с маленькими детьми в перистилях сушились многочисленные пеленки. Обувь требовалось очистить от налета, каждый свиток развернуть и тщательно проверить на наличие бумажной плесени, проветрить сундуки с одеждой и буфеты.

Но нашлась в этой зловонной сырости и утешительная сторона: начался обильный сезон грибов. Римляне, жадные до ароматных зонтиков, богатые и бедные, — все объедались грибами.

После двух восхитительных мокрых недель, которые мешали служанке Юлиллы найти Суллу и сунуть ему в тогу очередное письмо, он вновь начал получать послания от своей мучительницы. Его желание покинуть Рим все усиливалось. Однажды он понял, что если хотя бы на день не стряхнет с себя миазмы городского пара, то действительно сойдет с ума. Метробий отдыхал в Кумах со своим телохранителем Скилаксом, и Сулле тоже не хотелось проводить день отдыха в одиночестве. Поэтому он решил взять с собой на загородный пикник Клитумну и Никополис.