Первый человек в Риме

— Э-эх! — Сулла с усилием, но все же решительно оторвался от созерцания бывшего претора с орлиной внешностью.

Пора идти. Но куда? Конечно же, в свое укромное убежище — между влажными, стареющими телами своих женщин, мачехи и любовницы.

— Что ж, — Сулла пожал плечами и ухмыльнулся, — не худшая судьба для человека, который мог бы сегодня войти в Сенат.

* * *

Главной неприятностью для иностранных правителей, приезжающих в Рим, была священная граница — померий. Ее нельзя было пересечь. Посему Югурта, царь Нумидии, в первый день нового года бесновался на роскошной загородной вилле. В страшном, нетерпеливом раздражении он топтал землю Пинция.

Вилла смотрела на Тибр, за которым открывалось Марсово поле. Человек, предложивший виллу, все время восторгался «видами»: от Капитолия до Ватиканского холма равнина, разделенная надвое Тибром, — вся как зеленый ковер. В Нумидии нет таких больших рек…

Человек болтал без устали, забывая сказать, что он — представитель сенатора, поклявшегося в беззаветной преданности делу Югурты, однако желающего сдать свою виллу подороже — с тем, чтобы обеспечить себе к столу на много месяцев вперед такой дорогой деликатес, как пресноводный угорь.

Кто внушил этим людям, что любой чужак — хоть бы и царь — является дураком и простофилей? Югурта прекрасно догадывался, чья это вилла. Он знал даже, что его бессовестно надули с арендной платой. Но молчал, ибо Рим — не место для откровенных высказываний.

Югурта сидел на лоджии в садике — перистиле, весьма обширном. Замечательный «вид» был перед ним как на ладони, но Югурте мало с него было радости: ветер приносил с Марсова поля навязчивые ароматы удобрений — там, вокруг виа Ректа, расстилались общественные сады.

Пахло очень сильно, и Югурта жалел, что не выбрал для жилья окрестностей Бовилл или Тускула. Это было дальше от Рима на пятнадцать миль, но в Нумидии такое расстояние считается несерьезным. Да и какая, в сущности, разница, где ему жить, если проклятой священной границы все равно не перейти? Хотя отсюда он может на нее поплевывать время от времени — от скуки.

Стоит лишь повернуть голову — и он может насладиться созерцанием задворок Капитолия и кусочка грандиозного храма Юпитера Наилучшего Величайшего. В нем, если верить слугам, в данную минуту новоизбранный консул распинается перед сенаторами на первом собрании этого года.

Как можно иметь дела с римлянами? Ответ на этот вопрос очень беспокоил царя Югурту.

Сначала все выглядело вполне симпатично.

Его дед, великий Масинисса, выковал царство Нумидию из обломков. Эти обломки после поражения Карфагена от римлян валялись на две тысячи миль по северному Африканскому побережью. На это первое деяние Масиниссы в Риме посмотрели сквозь пальцы. Но позже, когда тот, усилившийся и укрепившийся, стал учинять Риму неприятности, запахло новым Карфагеном. Рим собрался принять меры.

К счастью для Нумидии, Масинисса вовремя помер.

Римляне знали, что сильный властитель всегда сменяется слабым. Посему Сципион Эмилиан разделил страну между тремя царевичами. Сципион Эмилиан был умен. Он не стал кромсать царство натрое — он разделил между сыновьями Масиниссы государственные полномочия. Старшему досталось ведать казной и дворцами. Средний получил армию, ну а младший довольствовался законом и правосудием.

Таким образом, сын-военачальник не имел денег для организации восстания. Сын с деньгами не имел армии. А у третьего не было ни того ни другого, и он, понятно, тоже не мог устроить возмущений.

К тому времени, пока недовольство и возмущение в стране созрело для восстания, двое сыновей Масиниссы скончались. Остался полновластным правителем самый старший — Мисипса. Но братья — вот незадача — оставили после себя детей. Двух легитимных и Югурту-ублюдка. Кто из этих молодых людей изъявит желание взобраться на трон, когда Мисипса умрет?

Мисипса слишком поздно произвел на свет своих сыновей — Адхербала и Хемпсала. Двор раздирала вражда. Нежный возраст вероятных наследников делал судьбу трона смутной. Незаконнорожденный Югурта был старшим; законные сыновья правящего царя — еще совсем младенцами. При дворе никто и не сомневался в будущем воцарении ублюдка, ибо трон — не детский стульчак. Старый Масинисса Югурту недолюбливал и презирал. Не только за его ублюдство — оно усугублялось еще и тем, что мать юноши была из бедного племени берберов-кочевников. Ф-фу! Мисипса унаследовал от Масиниссы эту брезгливость и с омерзением наблюдал за умноглазым и бойким юношей, размышляя, как бы половчее избавиться от этого претендента на царство.