Первая жизнь, вторая жизнь

За это время Варвара расцвела. В двенадцать с половиной была тощей девчонкой с торчащими ключицами и впалыми щеками. Но в четырнадцать начала меняться. Отъевшись на барских харчах, округлилась. Князь ей несколько хороших одежек справил. Не таких, конечно, как у дочки, но нарядных. Гувернантка-француженка научила ее за волосами и кожей ухаживать. А то бегала растрепой, да с вечно шелушащимися щеками — то обгорит на солнце, то на морозе застудит. И превратилась Варвара в завидную невесту. Через год-другой сватать можно.

Но «сестренка» о замужестве и думать не хотела. Даже в шестнадцать. За кого она пойдет? За такого же крестьянина, как она, пусть и зажиточного? Но она уже неплохо образованна, и ей будет с ним скучно. За писаря из сельской канцелярии? Так он гроши получает, а она привыкла к сытости. За доктора? Он пьет. А сын купеческий ее не возьмет, у них девиз — деньги к деньгам.

— А если по любви? — спрашивала Лена, когда у них в очередной раз возникал этот разговор. «Сестренка» делилась с нею всем. — Пошла бы за темного или бедного?

— Я не знаю, — пожимала плечами Варвара. — Нет, наверное.

— А я бы — да. За любимым на край света пошла… И в шалаше жила бы. — Лена потаскивала у гувернантки французские любовные романы и за ночь их проглатывала. Она уже думала о замужестве, хоть и была младше «сестренки» на три года.

— Ты фантазерка. Жизни не знаешь. Какой тебе шалаш? В нем холодно и голодно. Ты ни стирать не умеешь, ни готовить, ни штопать, ни порядок поддерживать.

— Я научусь!

— Леночка, перестань витать в облаках. Когда ты станешь девушкой, папа найдет тебе жениха под стать: титулованного, богатого, образованного, скорее всего, из близкого круга, быть может, внука помещика Маркина, и вы сыграете свадьбу.

— Я выйду замуж только по любви! — горячо возразила Лена. — И точно не за Маркина.

…Жизнь шла своим чередом. Размеренно, если не сказать, лениво. Были и события, но печальные. Умерла старушка-няня, мадам вернулась во Францию, поскольку дала своей воспитаннице все, что могла, взбесился любимый скакун Ивана Федоровича, покалечил конюха, и первого пристрелили, второго отправили на «пенсию».

Место старого лошадника занял молодой — сын его Филарет. Парень видный, златокудрый, с косой саженью в плечах. Дворовые девки все от него с ума посходили. Да что там! Даже домоправительница, пятидесятипятилетняя Ириада Тихоновна, за тридцать лет службы не проявившая интереса ни к одному из представителей мужского пола, нет, нет, да заглядывалась на тугие ягодицы нового конюха и разрешала ему заходить в кухню на обед. Папашу Филарета в дом вообще не пускала. Кричала, что он воняет навозом, и гнала даже с порога.

Явление красавца конюха внесло разнообразие в повседневную рутину. По крайней мере, было что обсудить. И все же этого было мало.

Лена маялась. Ей хотелось повидать если не мир, то хотя бы ближайшие города. В столицу съездить. А лучше на Кавказ. Там и горы красивые, и парни…

На день своего рождения Иван Федорович всегда цыган приглашал и фокусника. Но вдруг решил изменить себе и зазвал танцоров-горцев и пожирателя огня. Вот это было шоу!

Леночка с восторгом смотрела и на стройных, горячих парней в папахах, что под «Асса» прыгали так, будто взлетали, и на полного дяденьку с лоснящимся от пота телом. Он пил огонь. Потом изрыгал. И это было фантастично.

Но папенька категорически не желал вывозить дочь куда-то. В Калугу разве. Но что там? Да, не село, но все равно глушь…

Хоть бы в Москву! Но нет.

Иван Федорович за дочь волновался, когда она просто за пределы усадьбы выходила. Он столько детей потерял. Других уже не будет. Вот и трясся над единственным чадом.

А чтобы порадовать ее, выписал из столицы учителя танцев, бывшего прима Мариинского театра. Леночка подумала, что ее будут к балам готовить, уже скоро дебютанткой станет и пора будет выходить в свет, но нет. Князь хотел ее развлечь и отвлечь. И помочь немного в весе потерять посредством танцев, а то пополнела.

Учителя встречали толпой. Собрались не только те бабы, что в усадьбе обитали, но и из деревень подтянулись. Из Васильков — понятно, близко, а были те, кто десять километров прошел. Всем хотелось на столичного балеруна посмотреть. И кое-кому он приглянулся. Изящный, тонколицый, грациозный, причудливо одетый, он так сильно отличался ото всех мужчин, виденных всеми до этого.

— Какой красавец, — выдохнула Катерина, всплеснув своими полными ручками.

— И в подметки Филарету нашему не годится, — фыркнула Ириада Тихоновна. И первой ушла с крыльца.

…Через полгода с учителем распрощались. К огромному сожалению Катерины и облегчению Филарета. Первая постоянно с ним заигрывала, и он не был против, отвечал ей комплиментами, но не переходил границ. Ко второму приставал он лично. Тоже корректно. Поэтому красавец конюх терпел, сколько мог, но, когда балерун похлопал его по ягодицам, с разворота дал кулаком в челюсть. Сломал. Пришлось везти в город, чтобы ставить скобы. Больше учитель танцев в усадьбу не вернулся.

Им было пятнадцать и восемнадцать, когда разразилась гроза.