Первая жена

Констатация измены в конце двадцатого века? Впрочем, меня шокирует не только само предложение, но и ее словесное обрамление: «песни о падениях с лестниц», «Дульсинея», «Рембо», «голубки», — чем они лучше «пиявки», «истерички» или «корыстолюбивой твари», всех тех прилагательных, что мои друзья вкладывают в уста моего мужа для моей собственной характеристики? В этих словах я не узнаю ни нашей прошлой любви, ни нынешнего страдания. Одни обломки…

Я злюсь на своего адвоката, которая между тем только и делает что старается меня утешить. Я злюсь на выражения, которые она употребляет, на ее панибратство, на ее раскованность, — все это унижает меня, делает ситуацию, в которой я нахожусь, пошлой, это как смущенные взгляды медсестер в больнице, чем лучше-то? Я злюсь на нее за надпись, которую она сделала на моем деле: «Госпожа Келли против своего мужа» (и она повторяет это в каждом письме, которое отправляет мне). Может быть, для меня было бы лучше «Г-жа Л. против г-на К.»? Как бы там ни было, читать «против своего мужа» я не могу — ощущение, что совершаю какую-то низость, подлость. Будь он действительно моим мужем — моим мужем, как когда-то, — я не была бы его противницей. Мой Франси, тот, кого я любила, не может быть моим врагом…

В глубине души я злюсь на всех этих крючкотворов: нотариусов, приставов, адвокатов — за то, что они предоставляют мне оружие для мести, оружие, которое я могу направить против него, злюсь за искушение, которому они меня подвергают, — короче, за то, что они выполняют свою работу. Они исполняют свою роль. Не начну ли я исполнять чужую, если отправлю в уголовный суд отца моих детей, если я его «ощиплю», как он говорит, если я сделаю так, что его приговорят к какому-нибудь наказанию, пусть даже для них неожиданному? Итак, бита направлена именно сюда: если я никогда всерьез не думала упрекать Франси за его ошибки и «нарушения», никогда не думала всерьез подавать на него в суд, обвинять, преследовать, значит, все-таки была такая мысль… Иногда вечером мне начинало казаться, что судебное дело с истцом и ответчиком, ранами и ударами, полицейским комиссаром, прокурором и защитой, или развод «из-за измены одной стороны», из-за предательства и «связей на стороне», или безразлично что, в конце концов, только бы не этот нескончаемый обмен уколами рапиры, только бы не эта констатация того, что срок аренды истек, холодно и стерильно, принесло бы мне облегчение. Судебный иск, жалоба — да, мне хотелось бы пожаловаться, потому что мне было больно, и разводу «по взаимному согласию» — что за маскарад! — этой торговле, этому новому браку, под шумок я бы предпочла процедуру торжественную, во время которой судья в красной мантии назвал бы виновника и жертву. Я алкала справедливости и удовлетворения, если не ритуальных отправлений, высоких принципов, восстановления святынь, для того чтобы восстановить то, что было больше чем договор, — договариваться мало… Но теперь модно непостоянство, моден консенсус, все «нормализуют», «минимизируют», низводят до банальности: «так лучше», «подумай о детях»… Друзья советуют мне почитать «Как разводятся приличные люди», руководство для хорошо воспитанных разводящихся. «Мирные» отношения между бывшими супругами, уважение друг к другу ускорят процесс «восстановления», сведут на нет травму расставания…

Развод — драма? Да бросьте вы! Мы все поменяли! Взаимное уважение, изживание конфликта, сублимация, улыбки — нынче разводиться проще простого, достаточно обожать друг друга!

— Как вам повезло, дорогуша, — говорит мне старушка соседка, развод которой пришелся на героические времена, — теперь так легко можно расстаться с мужем — простые формальности! Мы в наше время были настоящие дуры: дрались, рвали себе душу… О, сколько слез я тогда пролила!.. А оскорбления, а драки, ложь, ссоры! Даже собственные друзья, родственники… Мы были просто дуры, да, просто дуры!

Это слово, которое она со стыдом повторяет, не отрывая взгляда от носков своих туфель, неожиданно заставляет меня вспомнить рождение моего первого сына — как это было давно! Одна из моих двоюродных бабушек приехала из Комбрайя навестить меня в родильном доме. Она сидела у моей постели, зажав в своих морщинистых руках букетик нарциссов: «Ну, душечка, кажется, все благополучно? Тем лучше, тем лучше! О, молодые женщины сегодня избалованы — да-да, роды безболезненные, ничего и не почувствуешь! Ребенок выходит как по маслу, разве нет? И все потому, что вас научили дышать… Не поверишь, какие мы были дуры и страдали, еще как страдали!»

Я не стала ее разубеждать. Да и зачем? И потом, в глубине души я очень гордилась, что «выдержала», что могла улыбаться, что могла лгать… Сегодня мне стало не до гордости. Нечем гордиться в этом дурацком спектакле, где я сыграла отведенную мне роль, — я прилично себя вела, никому не «причинила неприятностей». Однако именно их я и хочу. Можно подумать, например, что бывают «развод без страданий» или роды, когда даешь новую жизнь, без криков…