Первая страсть

Тем не менее сегодня по случаю рождения г-жи Моваль Андре обратился к г-ну Мовалю. У г-на Моваля, как и у г-жи Моваль, были свои маленькие сбережения. Он думал, что этот запас должен будет отразить неожиданные случайности, среди которых фигурировали и те, виновником которых мог оказаться когда-нибудь Андре. До сих пор Андре был благоразумен; но теперь, когда ему минет двадцать лет, нечего будет удивляться, если он станет выкидывать какие-нибудь штуки. Г-н Моваль решил терпеть их. Сам он в этом возрасте выкидывал их немало. И он с твердостью ожидал их от своего сына. Замечания, которые ему придется делать, утешали его до некоторой степени по поводу тех затрат, которые ему придется произвести на оплату похождений молодого человека. Убедиться в основательности этих предположений было бы уже удовольствием для г-на Моваля, но до сих пор Андре не доставлял ему его. Поэтому он почти с насмешкой передал ему маленькую сумму, которую тот спрашивал для подарка г-же Моваль.

С деньгами в кармане Андре вышел, чтобы взяться за поиски своей покупки. Сначала он хотел пройтись в лавочку г-жи Беркенштейн, торговавшей редкостями на улице Аббатства, где он в прошлом году купил очень красивый лакированный мартеновский игольник, которым г-жа Моваль осталась весьма довольна и которым она с той поры всегда пользовалась. Когда он вошел в магазин, толстая г-жа Беркенштейн, занятая штопкой чулок, посмотрела на него поверх очков и не поднялась. Андре высказал ей, чего он желал бы.

— Право, не знаю, посмотрите, может быть, вы что и найдете. Только будьте осторожны, не разбейте чего-нибудь.

Лавка г-жи Беркенштейн была очень загромождена. В ней были самые разнообразные предметы: мебель, рамы без картин, картины без рам, панно из резного дерева, куски тканей, оловянные и фаянсовые блюда, коробки, пряжки. На выставке красовался подбор аптекарских банок, с желтыми этикетками на синем фоне, на которых были начертаны латинские названия медикаментов в картушах. На потолке висели рядышком люстра ампир и еврейский светильник. Андре Моваль не находил ничего подходящего. Г-жа Беркенштейн ласково смотрела на него. Этот молодой человек решительно ничего не купит!

Г-жа Беркенштейн обожала свои безделушки. Поэтому она чрезвычайно дорожила своей лавочкой, расположенной в стороне, на улице, остававшейся чаще всего пустынной; лавочка почти вовсе не привлекала прохожих, и в нее заглядывали лишь редкие посетители. Андре совсем не казался ей опасным: он не отнимет у нее ни одной из вещей, к которым она привыкла.

— Значит, вы не нашли того, что вам нужно?

Андре сделал отрицательный знак. Лицо г-жи Беркенштейн повеселело.

— Ах, вы знаете, безделушкам пришел конец! Ничего не осталось больше; все расхищено; а из того, что осталось, — три четверти подделок. Сходите-ка к Вернону, к Дюрбаху, к Ледюку, а потом вы придете мне поведать!

Г-жа Беркенштейн лицемерно вздохнула и прибавила:

— Но вы, вы — не любитель! И тем лучше для вас. Ах, я хорошо понимаю, что вы ищете… что-нибудь для хорошенького подарка. На вашем месте я бы просто поискала в модерне. Ведь это для вашей подруги, не так ли?

Андре покраснел. Г-жа Беркенштейн снисходительно улыбнулась ему.

— Известное дело, в вашем возрасте… У меня тоже сын, которому идет двадцатый год… Ступайте-ка к вашей дамочке, так-то будет лучше, чем копаться в этой пыли.

Не переставая думать о том, как смешна славная г-жа Беркенштейн, Андре Моваль останавливался возле витрин антикваров, многочисленных в том квартале. Ничто не прельщало его. Он вспоминал слова г-жи Беркенштейн. Прижавшись носом к стеклу, он недоверчиво рассматривал выставки. Раза два он совсем было приготовился войти, чтобы спросить о некоторых ценах, но продавцы и продавщицы смущали его. Некоторые из них походили на громил или на утайщиц. У выставленных предметов был вид ворованных вещей, и, покупая их, человек делался как бы соучастником. Сквозь стекла Андре были видны подозрительные взгляды угрюмых господ и дам с крючковатыми носами. И мужчины и женщины представляли собой тип старой Франции. Можно было подумать, что они сами составляли часть своего хлама. Среди обломков прошлого, спасенных от крушения революций, красовались или профили эмигрантов, или повернутые `a trois quarts лица старых владетельниц замков.