В вазах из разноцветного стекла солнечные лучи плавали, как золотые рыбки, а те, что скользили по керамическим ободкам, напоминали медно-зелёные спинки жуков-бронзовок. Казалось, всё на кухне — и старенькие деревянные стулья с протёртой клетчатой обивкой, и сверкающие ковшики, стройным рядом висевшие над газовой плитой, и холодильник, залепленный пёстрыми магнитами, и овощи, нарисованные на скатерти, — всё искрится и движется. Я как будто попала на волшебный корабль, и он только что снялся с якоря и поплыл в неведомые дали…
Но главное — на столе стояла ваза с большими густо-оранжевыми мандаринами. Как они пахли… Вовсе не Новым годом, а южной теплынью, от которой кружилась голова. Я взяла мандарин, быстро очистила, отправила дольку в рот. Сладкий!.. И ни одной косточки.
Вокруг вазы были расставлены глубокие тарелки. У стены — пачка молока и пакет с кукурузными хлопьями. Видимо, сеньора заранее позаботилась о нашем завтраке.
Но мне захотелось побольше всего разглядеть на кухне, пока я одна. Я сунула в рот ещё дольку мандарина и подошла к раковине.
Над ней была очень необычная плитка — мозаика. На каждом квадратике — свой рисунок. И он нигде не повторялся дважды! Вот кораллово-красная морская звезда раскинула щупальца на песчаном дне. На следующем квадрате два шоколадных кружка на белом фоне — как будто печенье плавает в миске с молоком. Рядом ещё два таких же кружка, но жёлтых, на тёмном фоне, словно забралась в дупло к сове, а она — раз! — и глаза открыла. Глаз тоже имеется — в древнеегипетском стиле. За ним — то ли лабиринт, то ли мандала — кирпично-красный узор на розовом фоне…
Я зачарованно рассматривала пёстрые квадраты. Потом погладила дорожки мандалы-лабиринта. Они словно тянули куда-то вглубь меня самой, в мой внутренний мир, приглашая по нему прогуляться.
Почему я не заметила их вчера? Ведь я ставила в раковину стакан от гаспачо! Всё моё внимание было приковано к Марине — она сидела вот тут, на подоконнике, — и к Хорхе, который прятался на табурете за холодильником.
Я на секунду вообразила Марину на своём месте. Допустим, она попала в новое помещение и хочет внимательно всё рассмотреть. Станет ли Марина обращать внимание на то, что на окне сижу я, а на табуретке — Хорхе? Нет, она пройдётся по кухне, удовлетворит своё любопытство, а потом и голод.
Почему же моё внимание, будто магниты, притягивают другие люди? Почему я, как парализованная, начинаю думать о том, что этим людям приятно, а что их раздражает? Что это за дурацкое у меня обнаружилось качество: постоянно подключаться ко всем, кто рядом со мной?
Я погладила очередной рисунок на плитке: шахматную доску, на каждой клеточке — абрикос на ветке. Из коридора послышался шум шагов. Кто-то захлопнул за собой дверь в ванную. Марина? Хорхе?
Я заметалась по кухне. Как же хочется продлить одиночество… Надо бы позавтракать, но не успеваю, не успеваю… Я достала из рюкзака ручку, накарябала на салфетке: «Жду на улице. Маша». Схватила ещё один мандарин и выскочила из кухни. Коридор был пуст, но в ванной кто-то плескался. Я на цыпочках прокралась к выходу. Осторожно обулась. Лучше бы сандалии, а не кроссовки, но не стану терять время.
Приоткрыла дверь, выскочила на площадку и едва не рассмеялась от облегчения. Зачем я играю сама с собой в Джеймса Бонда? Впрочем, иначе и нельзя с таким дурацким качеством — примагничиваться ко всем подряд.
Спускаться вниз я решила по лестнице. Оставлю лифт Марине. А сама снова пройду по пути моллюска, заползу в самую глубину раковины, в своё одиночество…
«На самом деле, — подумала я, толкая тяжёлую дверь подъезда, — я стремлюсь не к одиночеству. Я снова собираюсь примагнититься, просто не к человеку, а к городу».
На улице царила жара. Но не душная, а ненавязчивая. Она приобняла меня как старого доброго друга.
Я погладила шершавый ствол платана. Его кора была похожа на одеяло из лоскутков всех оттенков коричневого — от серовато-бежевого до жёлто-охряного. Присев на оградку рядом с деревом, я неторопливо очистила мандарин и огляделась.
Город, с его утренним шумом, звуками и запахами, заползал внутрь меня, как аромат бабушкиной шарлотки с яблоками, начинавший дразнить гостей уже в лифте.
Кафе, которое я вчера рассматривала, называлось «El Galliner», а под вывеской красовался петух в ярко-зелёных сапогах. Интересно, что такое «гальинер»? Не петух же… Но
Выходит, я ещё не добралась до своего колледжа, а город уже потихоньку учит меня языку.
Между тем из кафе вышли два официанта. Один снимал красные пластиковые стулья с железных столов и вытирал столы тряпкой, а другой сметал в кучу налетевшие за ночь листья платана. Они без конца перешучивались и поглядывали на меня. Я смутилась, выбросила в урну шкурки от мандарина и решила немного пройтись по улице.