Первая просека

Против обыкновения Платов решил не задерживаться в горкоме. Уж целую неделю они с Сережкой собирались на «карасиную зорьку». Каждое утро во время завтрака Сережка сообщал все новые данные о том, кто, где, когда и сколько натаскал на закидушку касаток и чебачков или на удочку карасей.

Но уйти из горкома не удавалось. Звонок из отдела главного механика: в карьере упал ковш на помощника машиниста экскаватора, смяло поясницу и тазовую кость. Звонит женщина: арестовали ее мужа, обвинили в троцкизме, а он неграмотный человек, понятия не имеет о том, что такое троцкизм. Звонок с железнодорожной станции: дежурный докладывает, что пришли три вагона оборудования, простаивают уже вторые сутки, а мехкомбинат и «в ус не дует».

В половине шестого Федор Андреевич предупредил секретаря приемной, чтобы больше никого с ним не соединяли, а сам занялся бумагами, которых накопилась за день целая гора.

Но не прошло и минуты, как дверь открылась. На пороге стояла секретарша.

— Федор Андреевич, звонят из крайкома партии, — доложила она.

Платов быстро поднял трубку.

— Слушаю.

— Товарищ Платов? Говорят из орготдела. За вами выслан самолет. Завтра в семь утра вы должны вылететь в Хабаровск. Понятно? Почему такая спешка? А завтра в двенадцать дня открывается пленум крайкома. Да, внеочередной… В общем ждем вас. Повестку дня узнаете здесь. Материалы? Никаких особенных материалов не нужно, захватите общие данные о стройке. Да, да, ничего больше не нужно. К двенадцати часам чтобы были здесь. Какой самолет? Обычный, аэроклубовский У-2 Да, да…

Долго сидел в раздумье Платов после этого разговора. Потом позвонил сыну, который ждал его с удочками:

— Сережка, сегодня мы опять не сможем поехать с тобой на рыбалку. Валяй, паря, один.

Платов пришел домой уже в сумерки. Сережи еще не было. Вернулся он затемно, когда Федор Андреевич уже укладывался спать.

— Папа, смотри сколько! — Сережа вбежал в спальню со связкой серебристых карасей.

— О-о, так ведь это же великолепная уха! — воскликнул отец.

— Ну вот, видишь. А ты не поехал! — укорял сын. — Все говоришь…

«Какой он большой стал за эти пять лет, настоящий парень!» И у отца почему-то защемило сердце.

— Ладно, сынок, вернусь — обязательно порыбачим.

Он долго не мог заснуть. А когда уже стал дремать, в спальню вошла Анна Архиповна. Уж как она ни старалась все делать бесшумно, укладываясь в свою кровать, Федор Андреевич, услышав ее шаги, спросил:

— Аннушка, ты подготовила мой чемодан?

— Все готово, Федя. Ты до сих пор не спишь?

— Что-то не идет ко мне сон.

— Почему в такой спешке собирается пленум?

— Я сам думаю над этим…

Анна Архиповна улеглась, помолчала, потом, вздохнув, заговорила вполголоса:

— Я ничего не понимаю, Федя, в том, что происходит.

— Да разве только ты одна ломаешь над этим голову? Я думаю, что это, вероятно, перегиб. Когда мы научимся руководить так, чтобы находить точную меру вещей? Я уверен: Сталин, ЦК не знают, что делается в низах, иначе бы не допустили этого…

Федор Андреевич приподнялся на локте и продолжал возбужденным полушепотом:

— Камеры, говорят, забиты людьми. Я абсолютно уверен, что больше половины из них невинны. Арестовывают без разбора, по клеветническому доносу. Позавчера я отказался подписать визу на арест парторга из транспортной конторы — Самылкина. Боевой, страстный пропагандист, очень принципиальный, честный, бескомпромиссный коммунист. Заглянул в его личное дело: беспризорник, в двадцатых годах воспитывался в детдоме, окончил ФЗУ, работал слесарем на заводе, три года прослужил на границе, в 1932 году в числе первых мобилизованных приехал сюда. Был комиссаром батальона охраны — посылали специально на укрепление. Спрашиваю товарищей: «За что арестовываете?» — «За троцкизм», — отвечают. «В чем он выражается у него?» — «Самылкин хвалил Троцкого», — отвечают. «Откуда такие данные?» — спрашиваю. Оказывается, донос-известного вора-рецидивиста Левандовского. А я его как раз знаю — в бытность Самылкина комиссаром батальона лагерный суд приговорил Левандовского к расстрелу за восьмой побег, но его помиловали. И вот этому мерзавцу верят! Он же мстит Самылкину, разве не ясно?

— Ну и что же, не арестовали Самылкина?

— Арестовали, — со вздохом ответил Федор Андреевич. Помолчав, добавил: — Я абсолютно уверен, что многие арестованы по ложным показаниям Ставорского и Уланской — они специально клеветали на людей.

— Кстати, их еще не судили? — спросила Анна Архиповна!.

— Неделю назад судили в Хабаровске и расстреляли.

— Право же, Федя, в гражданскую войну все было как-то проще, яснее…

— Еще бы! Тогда враг был виден. Сейчас он маскируется под советского человека. Сбываются вещие слова Владимира Ильича: революцию совершить легче, чем удержать власть в своих руках и построить социализм… Ну ладно, Аннушка, пора спать.

— Папа, а тебя там не арестуют, в Хабаровске? — неожиданно раздался голос Сережки из соседней комнаты.

— Ты что же, Сергей, подслушивал наш разговор? — спросил Платов.

— Да нет, просто слышно…

— Меня арестовывать не за что, Сережа. Моя жизнь вся на виду у партии.