Первая мировая: война, которой могло не быть

Эту тактику «сельский джентльмен» успешно применил уже в первые месяцы пребывания в должности министра. Зимой 1905/06 г., во время первого марокканского кризиса, он заверил Францию, что Англия не оставит её один на один против Германии, но не зафиксировал это в виде документа и весьма скупо проинформировал коллег по кабинету. Он дал добро на «беседы» представителей генеральных штабов двух стран, заявив, что их содержание не касается МИД, не говоря о прочих ведомствах, и никак не связывает оба правительства в отношении взаимной военной помощи. «Что они (военные. — В. М.) решили, я никогда не знал, — откровенно писал Грей в апреле 1911 г. премьеру Герберту Асквиту. — Наша позиция такова: правительства совершенно свободны, но военные знают, что делать, когда им скажут».

^{Поль Камбон}

Лишь в конце ноября 1912 г. союз был оформлен в виде секретных писем, которыми обменялись Грей и его давний партнёр по переговорам французский посол Поль Камбон. Англия согласилась, что «если одно из правительств будет иметь серьёзные основания ожидать не вызванного им нападения со стороны третьей державы или какого-либо события, угрожающего общему миру, то оно должно обсудить немедленно с другим, будут ли оба правительства действовать вместе для предупреждения нападения и для сохранения мира, и если так, то какие меры готовы они совместно принять. Если эти меры включают военное выступление, то должны быть немедленно приняты во внимание планы генеральных штабов, и правительства тогда решат, в какой мере они будут приведены в действие». Камбон, как положено в дипломатической практике, своим ответом подтвердил содержание полученного письма. Подлинный смысл этого обещания оставался тайной для большинства английских министров до мая 1914 г., а для депутатов парламента — до объявления войны.

«Мы не обещали поддерживать Францию в войне, — объяснял Грей в мемуарах. — Напротив, мы сохраняли за собой свободу не участвовать в ней. При этом мы сохраняли и свободу помочь Франции, если она этого захочет». Пуанкаре, бывший в момент обмена письмами главой французского правительства, увидел в них «письменное соглашение общего политического характера», которого желал, — это относилось прежде всего к приведённому выше фрагменту. Уверенность в поддержке Лондона придавала ему сил.

Историк Герман Лютц, ещё при жизни Грея написавший тщательно документированную книгу, которая выглядит как развёрнутое опровержение мемуаров министра, считал, что тот шёл на поводу у своего германофобского окружения. Конкретно он назвал четверых, причём все четверо в разное время занимали должность постоянного вицеминистра. Грей работал сначала с сэром Чарльзом Хардинджем, затем с Никольсоном, которого итальянский министр иностранных дел Сан-Джулиано считал «фанатичным и непримиримым противником Германии»; оба были послами в Петербурге, а затем стали лордами. Помощник министра (третье лицо в ведомстве) сэр Эйр Кроу был одержим идеей «германской угрозы», о которой в 1907 г. представил Грею меморандум. Интересно, что Кроу родился в Германии, где служил дипломатом era отец, и впервые побывал в Англии в возрасте 17 лет, а его мать и жена были немками. Политический секретарь министра сэр Уильям Тирелль тоже страшился «тевтонского сапога». Но не будем перекладывать на них ответственность. У Грея не было принципиальных разногласий с помощниками, если не считать того, что Кроу критиковал шефа за недостаток внимания к «германской опасности». Главные решения он принимал сам вместе с Асквитом, Черчиллем и военным министром лордом Холденом, а порой ставил даже их перед фактом.

^{Эйр Кроу} 

25 февраля 1914 г. российский посол в Лондоне граф Александр Бенкендорф, внучатый племянник шефа жандармов пушкинского времени, написал письмо Сазонову. Написал, как всегда, по-французски: сын русского генерала из немцев и французской аристократки, он почти всю взрослую жизнь провёл 31 границей и плохо владел русским языком. В XIX в. дипломаты Российской империи переписывались с Петербургом и между собой по-французски, но Александр III, читавший все доклады послов, велел положить этому конец. Николай II последовал примеру отца. Едва ли не единственное исключение было сделано для опытного Бенкендорфа, представлявшего империю в Лондоне с 1902 г., а ранее служившего в Копенгагене (важность данного поста определялась тем, что императрица Мария Фёдоровна, жена Александра III, была датской принцессой). «Личные письма» послов представлялись царю, как и их официальные доклады, но в них авторы могли высказываться более свободно, не только давая анализ ситуации, но делясь собственными впечатлениями и делая прогнозы. Приведу важнейшую часть послания Бенкендорфа — характеристику Грея: