Первая мировая: война, которой могло не быть

«Грей ничего не знает об иностранных делах, — говорил в октябре 1906 г. публицист Генри Брейлсфорд. — Его сила в приятной внешности, хороших манерах и умении демонстрировать здравый смысл и честность перед палатой общин». Через четыре года влиятельный либерал лорд Вердейл охарактеризовал товарища по партии как «невежественного и заурядного человека, неспособного к внешней политике». Депутат Марк Непир считал министра «тупицей и занудным оратором», хотя и не лишённым личного обаяния. Журналист Гамильтон Файф назвал его «бестолковым, плохо образованным, благонамеренным английским джентльменом, непригодным для своей должности и неспособным выпутаться из отравленной сети интриг, в которую превратилась европейская дипломатия. С момента назначения министром он был сущим несчастьем, но его ни разу не осудили в палате общин и до сих пор уважают. Мало кто понимал, насколько детские представления о мире и окружающих народах таились за благородной внешностью и глубоким меланхоличным взглядом». Такого же мнения придерживался американский историк Гарри Барнес, автор лучших, наряду с Феем, обобщающих работ о причинах Первой мировой войны. Грей, писал он, «не был изощрённым дипломатом вроде Извольского, Делькассе или Пуанкаре, но являл собой один из крайних в истории примеров беды, которая происходит с государством, вверившим свою внешнюю политику благонамеренному в своей основе и лично честному человеку, но наивному, невежественному, тупому и нерешительному дипломату».

Остановимся и зададим себе вопрос: как получилось, что на протяжении 11 лет, с конца 1905 г. по конец 1916 г., внешнюю политику Британской империи возглавлял, пользуясь большими полномочиями и доверием королей и премьеров, «невежественный и заурядный человек, неспособный к внешней политике»? Может ли такое быть? У руля государства порой оказывались бездарные и безответственные люди, вроде австрийского графа Берхтольда, но последствия их действий были катастрофическими. Грей же вёл империю от победы к победе — по крайней мере, сообразно с курсом, который выбрали его союзники «либералы-империалисты». Один из их лидеров Уинстон Черчилль был среди немногих, кто высоко оценивал таланты Грея.

Может быть, правы те, кто считал Грея «королём, которого играет свита», то есть человеком, зависевшим от своих подчинённых и советников? Конечно, он руководствовался получаемой от них информацией и советовался с ними, но лично вёл важнейшие переговоры с иностранными послами и составлял записи этих бесед, которые отсылал английским представителям в соответствующих столицах. Он старался максимально контролировать информационные потоки между МИД и кабинетом министров, пропуская в обе стороны лишь то, что считал нужным. Так что «свита» знала своё место, а «король» своё.

С началом войны противники, начиная с кайзера, обвиняли Грея во лжи и лицемерии, в ведении двойной игры и использовании двойных стандартов: для союзников — одни, для противников — другие. Как многие английские государственные мужи, Грей был не чужд морализаторской риторики, за что его прозвали «современным Макиавелли[27]. Соотечественники — которым, казалось бы, виднее — изумлялись и протестовали: откуда у этого «сельского джентльмена» не только почти сверхъестественная ловкость в дипломатических интригах, но утончённый цинизм и даже презрение в отношении собственного правительства, парламента и народа? Даже такой враг англичан, как казнённый ими в 1917 г. за попытку поднять восстание ирландский патриот Роджер Кейсмент, сказал: «Если он не верит в то, что говорит, мы должны считать его негодяем. Зная сэра Эдуарда Грея лично, я уверен, что по сути он хороший и благонамеренный человек. Я считаю, что он верит во всё, что говорит».

Чужая душа — потёмки. Мы никогда не узнаем, что творилось в голове и в душе творца британской внешней политики. Остаётся следовать древнему принципу: «По делам их узнаете их».

Значительная часть дипломатической деятельности Грея лежит за временными рамками нашего расследования, поэтому суммируем главное. Он сосредоточил усилия на укреплении Антанты, рассчитывая, что в случае необходимости Франция «прикроет» Англию на Средиземном море, Россия — на Балтийском, а Япония — на Дальнем Востоке. При этом отношения с союзниками оформлялись в виде либо соглашений по сугубо частным вопросам, либо устных договорённостей и «моральных обязательств», что формально сохраняло за Лондоном «свободу рук», чего требовало от Грея правительство: наглядный пример — отношения с Россией. Он хотел добиться такого положения, при котором Англия может вступить в войну под благовидным предлогом, когда это будет ей выгодно, и сможет, не теряя лица, остаться в стороне от невыгодного ей конфликта.