Первая министерская

— Я тебе всю морду расколочу, — шипел он, бросаясь к Котельникову. — Мужик немытый!

— Постой, постой, — удержали его Андрей и Ливанов. — Ты сам его задел. Затеяли драку перед самой гимназией. Придете в класс, там и тузите друг друга. Пойдем, Котельников! Ты все-таки молодчага, — сказал Андрей, и они пошли втроем к центру города.

— Но как ты его здорово! Это хорошо: он задавака и ябеда.

— Я не люблю драться, — спокойно ответил Котельников. — Я бы первый его не тронул.

— Ты правда в кузнице работал? — спрашивает Ливанов.

— Работал, — засмеялся Котельников и посмотрел на свои дочерна загоревшие руки. — А что?

— Ничего… Интересно… А как ты в гимназию попал?

— На стипендию. Ну, прощевайте!

Эта тема явно не устраивала Котельникова…

Глава вторая

Суббота — день особенный, легкий и волнующий. Занятия кончаются на час раньше. Ученики спешат домой обедать и, переодевшись в длинные до колен мундирчики синего сукна, с серебряными пуговицами и узким позументом по жесткому воротнику, отправляются ко всенощной.

Гимназическая церковь, как корабль в бою, вся под перекрестными взорами начальства. Из алтаря зорко следит навьюченный золотыми ризами поп. Ризы топорщатся, твердым колоколом расходятся книзу, и поп в камилавке походит на разрисованный базарный пряник на невидимых колесах. У входа, за прилавком, похожим на конторское бюро, где продаются свечи, на толстом ковре стоит гимназический штаб — затянутые в синие вицмундиры преподаватели во главе с инспектором.

У клироса и у выхода из церкви — два надзирателя.

Посредине гимназической колонны, на правом фланге одного из рядов, — сам директор.

Ряды гимназистов — как войска на параде. Нельзя переступить с ноги на ногу, нельзя выдаться из ряда, нельзя двигать руками. В момент, когда возглашает священник, надо истово креститься, наклоняя голову.

У стены стоят счастливцы. Здесь можно незаметно для начальства опереться о деревянную панель и смотреть с презрением на стоящих навытяжку товарищей. Подоконники выше человеческого роста. Это чтоб молящиеся не отвлекались уличным движением. В ладане, в песнопениях плывет своим особым путем гимназический церковный корабль.

Лучше всех чувствуют себя прислужники, чтецы псалтыря, свечари, певчие. В течение двух часов нудной церковной службы они передвигаются по церкви, заходят даже в алтарь. Свои несложные обязанности они проделывают с видом крайней озабоченности и с чувством глубокого превосходства над прочими, которым остается только стоять истуканами и поминутно крестить лбы.

Церковь гимназическая блестит, как надраенная палуба. Но нет в ней ни сусальных икон, ни золоченых паникадил. Узкое здание, кораблем, увенчано двускатной крышей, которая глядит внутрь резными ореховыми пластинами. Иконостас невелик — в один ярус, такого же темно-коричневого дерева, резной, почти без позолоты.

Посредине церкви пробегает синий, с вишневыми цветами ковер. Направо от него — гимназистки, налево — гимназисты.

Стоять утомительно и скучно. Все те же песнопения, все те же, как и год и два назад, непонятные возгласы священника. Лица педагогов и надзирателей, окаймленные золотистыми и черными подстриженными бородами и стоячими воротниками, застыли в тупой неподвижности и давят мертвящей суровостью взгляда, как и лики немногочисленных, писанных маслом икон.

Молятся немногие. В сущности, молиться на людях стыдно, и все ищут себе развлечения.

Вот стоит учитель русского языка, Сергей Ефимович Иволгин. Он молод, но совершенно лыс. Мясистый нос его выпирает вперед и дважды ломает линию профиля. Брови светлые, и глаза тоже. Если бы не ярко-синий мундир, он показался бы безнадежно бесцветным. Он из семинаристов, не имеющий чина и явно колеблется между карьерными соображениями и разночинным либерализмом. Сложив руки на груди, он смотрит в высокое окно, за которым на жестяном подоконнике играют воробьи и пичужки. Старшие гимназисты убеждены, что он в это время мечтает об отсутствующей возлюбленной, элегантной классной даме — Наталье Михайловне Кузнецовой. О чем мечтают прочие педагоги, гимназистам неясно, но по отсутствующим взорам можно догадаться, что мысли их не здесь. Иногда кто-нибудь из педагогов вздрагивает, быстро мигает глазами, озирается, не заметил ли кто-нибудь сдавленного зевка, и вдруг неистово начинает креститься.

В передних рядах малыши, ростом по нижнюю пуговицу на жилетке надзирателя, передают друг другу свинью, слепленную из кусочков свечи гимназическим скульптором Вороненке. Свинья обошла уже три ряда и теперь повисла на задней пуговице нелюбимого классом ябеды Сарычева.

В средних рядах шалить рискованно: здесь слишком близко директор. Тупица и драчун Катылин считает до миллиона — его убедили, что так скорее всего идет время. Баталов ковыряется в прыщах.