Первая любовь Густава (СИ)

Полученные деньги жгли карман, а паника всё нарастала. Пятница была уже через два дня. Предстояло столько всего сделать. Но перво-наперво — сдать фрак, купить пусть недорогой, но новый сюртук, подыскать подходящие учебники, тетради, приличную писчую бумагу и стул. Хотя бы один не сломанный и удобный стул.

Дома, попытавшись засесть за грамматику, Густав поймал себя на полной потере контроля над собственными мыслями. Снова и снова возвращались они к ангелу, снова и снова разрывали сердце, будоражили, заставляли закрывать глаза и вспоминать голос. Поняв, что унять жар не получается, он схватил несколько листов поплоше и начал жадно строчить на них стихи, которые, казалось, сами рождались в сердце. На какое-то время это помогало, облегчало работу, но потом восторг накатывал снова, стряпчий вновь хватался за перо и пытался спасти свой рассудок рифмами.

Бумагу за вечер он исписал всю, и только половину — подготовкой к уроку.

Шел второй час их занятия. Он кое-как сумел совладать со своим заиканием, но не с косноязычием в присутствии Матильды, и общался в основном, протягивая очередной исписанный примерами листок. Его ангел старательно выполняла все упражнения, которые подсовывал ей Густав, но делала это несколько удивленно. Волнение стряпчего лишь нарастало, и когда на исходе второго часа он выдал ей маленький текст для чтения, написанный собственноручно, а она, бегло глянув, и вовсе изменилась в лице, Густав решился спросить:

— Я что-то делаю не так?

— Будем честны: вы и вправду взялись учить меня немецкому, чему я несказанно удивлена.

Стряпчий смутился:

— Поймите, я не совсем подхожу на эту роль ввиду своего образования и в целом вашего уровня владения языком… — под её взглядом он постепенно смолк.

Матильда хмыкнула и, вновь пробежавшись глазами по тексту, заметила:

— О, у вас тут ошибка.

— Простите. Готовился впопыхах…

— Вот именно это меня и поражает. Учебники, явные попытки понять грамматику родной речи, еще и тексты сами сели составлять. Вы готовились! Мы договорились об уроках немецкого, и вы и вправду учите меня немецкому!

Густав растерялся совершенно. Ангел определенно потешалась, но причина неуловимо ускользала от него. Очень хотелось быть полезным, но сознание подсказывало: прока от столь незадачливого учителя Матильде немного.

Видя его растерянность, она вдруг улыбнулась.

— Подумать только, сударь, это же уму непостижимо!

— Что именно?

— Ваша наивность!

— Простите? — Густав не до конца был уверен, в чем именно он не прав, и одно лишь это мешало ему рассыпаться перед ней в извинениях.

— Я полагала, вы поведете меня гулять. Ну или сядете читать стихи, будете пытаться взять за руку и прочее в этом духе. Да, в конце концов, хотя бы в своих упражнениях какие-то намеки вставите! Но всё, что я вижу, — оды ландшафтам Баварии и склонения неправильных глаголов. Ни малейших попыток сблизиться!

— Простите?..

— И вы еще и извиняетесь! — Матильда не выдержала и рассмеялась, оставив Густава в совершеннейшем недоумении.

— Но ведь вы четко сказали, что я — ваш преподаватель…

— И не менее четко — всё это для того, чтобы узнать друг друга лучше.

— В моем представлении именно учеба и качественная подготовка материала помогут вам сформировать мнение обо мне, и впоследствии, когда мы привыкнем друг к другу, — на этом месте Густав вновь почувствовал, как его щеки залились краской, а Матильда, явно заинтересованная, придвинулась поближе, — где-то через полгода-год я бы, наверное, отважился предложить вам променад…

— Полгода-год! — ангел аж всплеснула руками. — И это от автора строк «ни минуты не проживу вдали от вас» и «ваш отказ сей же момент убьет меня»!

Густав опустил взгляд, покраснев до кончиков ушей. Матильда была юна и явно не разделяла его странной осторожности, он же, в свою очередь, меньше всего хотел разрушить её звонкую молодость.

— Поймите меня правильно… Ни единым словом в письме я не погрешил против истины. Но в первую очередь я должен заботиться о вашем добром имени, и наслышан неоднократно об историях, как юным барышням кружили головы и разбивали сердца. И не считаю себя вправе…

Она уже откровенно зашлась смехом, чуть ли не всхлипывая каждый раз, когда надо было вздохнуть.

— Головы… кружили… ой… всё, я не могу…

Густав сделал то единственное, что делал все эти годы, когда не понимал собеседника, — вежливо ожидал, пока тот успокоится. Матильда отсмеялась, утерла навернувшиеся слезы и совершенно счастливая подытожила, беря в руки очередную стопку бумаг со стола:

— Знаете, я давно уже так не веселилась. Это точно лучший урок немецкого в моей жизни. Продолжим? Снова Бавария, или дальше меня ждет крайне опасная для столь юных девиц сценка в венской опере?

Густав побледнел — рука дамы несколько промахнулась мимо учебных материалов и ловко выхватила его жалкие попытки писать стихи. Пока он раздумывал, как повежливее их изъять, она вчиталась. Брови поползли вверх. Взяла лист с глаголами. Сравнила почерк. Уставилась на стряпчего с немым вопросом.