Первая любовь

Однажды утром, вскоре после заключения сделки меня разбудил мужчина, который тряс меня за плечо. Вероятно, время было не позднее одиннадцати. Он попросил меня встать и немедленно покинуть его дом. Впрочем, он вел себя вполне прилично, должен признаться. Он сказал, что удивлен не меньше моего. Это его дом. Его имущество. Турчанка ушла накануне.

– Однако я видел ее вчера вечером, – возразил я.

– Должно быть, вы ошиблись, – ответил он, – потому что она принесла мне в контору ключи не позднее чем вчера утром.

– Но я ведь только недавно заплатил ей авансом за полгода аренды.

– Истребуйте с нее деньги, – сказал он.

– Но я не знаю ее имени, не говоря уж об адресе.

– Не знаете имени? – Он, наверное, подумал, что я лгу.

– Я болен, я не могу уйти просто так, без предуведомления.

– На больного вы непохожи, – сказал он. Он предложил послать за такси или за каретой «скорой помощи», если мне угодно. Он сказал, что комната ему нужна, причем немедленно, для его поросенка, который теперь мерзнет перед дверью, в тележке, под присмотром мальчишки, которого он, хозяин, даже не знает, и поэтому опасается, как бы тот не причинил поросенку страданий. Я спросил, не может ли он сдать мне какое-нибудь другое помещение, просто угол, где я мог бы вытянуться и полежать, пока мне не удастся оправиться от потрясений и привести себя в порядок. Он ответил отрицательно.

– Это не оттого, что я злой, – добавил он.

– Я мог бы жить здесь с поросенком, я бы следил за ним. – О долгие месяцы покоя, уничтоженные в считанные мгновения!

– Ну же, ну же, не распускайте сопли, будьте мужчиной, давайте поднимайтесь, довольно, оп! – В конце концов моя история его не касалась. И потом, он проявил должное терпение. Наверняка он не раз заходил в подвал, пока я спал.

Я ощущал слабость. И небезосновательно. Яркий свет ослепил меня. Автобус перевез меня в сельскую местность. Я уселся в поле, на солнцепеке. Но эти события, мне кажется, произошли гораздо позже. В свою шляпу, по кругу, я воткнул листья в целях затенения. Ночь была холодной. Я долго шагал по полям. В конце концов нашел кучу навоза. Наутро я снова отправился в город. Меня высадили из трех автобусов. Я сел на обочине дороги, на солнце, и принялся сушить одежду. Это доставило мне удовольствие. Я сказал себе: «Ни шагу дальше, прежде чем одежда не высохнет». Когда одежда высохла, я вычистил ее щеткой, чем-то вроде скребницы, которую нашел в стойле. Конюшни всегда приходили мне на помощь. Затем я пошел к дому и попросил стакан молока и кусок хлеба с маслом. Мне дали все, кроме масла.

– Можно мне отдохнуть в стойле?

– Нет, – ответили они. От меня по-прежнему смердело, но эта вонь мне нравилась. Она была куда предпочтительнее моей собственной, да к тому же забивала мои собственные запахи, которые достигали меня лишь редкими порывами. В последующие дни я предпринял попытку вернуть свои деньги. Не могу в точности восстановить ход событий, но то ли я не смог установить ее адрес, то ли адреса не существовало, то ли гречанки там не оказалось. Я поискал в карманах расписку, чтобы попытаться расшифровать ее имя. Расписки не было. Наверное, она забрала ее у меня, пока я спал. Не знаю, сколько времени я курсировал между городом и деревней, ночуя то в одном месте, то в другом. Город претерпел серьезнейшие изменения. Да и деревня была уже не той. Однако общее впечатление оставалось прежним. Однажды я увидел на улице сына. Он куда-то спешил с портфелем под мышкой. Он снял шляпу и поклонился – я заметил, что он лыс, как яйцо. Я почти уверен, что это был он. Я обернулся, чтобы проследить за ним взглядом. Он несся на всех парах своей утиной походкой, кланяясь налево и направо и вообще пресмыкаясь. Проклятый выблядок.

Однажды я встретил человека, который был мне знаком по прежней жизни. Он жил в пещере на берегу моря. У него был осел, который пасся вдоль утесов или извилистых тропинок, спускавшихся к воде. Когда погода становилась совсем скверной, осел входил в пещеру хозяина и в укрытии пережидал бурю. Вместе, прижавшись друг к другу, они пережили не одну ночь, пока выл ветер и море с ревом обрушивалось на берег. Благодаря этому ослу он доставлял в город песок, водоросли и ракушки и продавал все это горожанам, украшавшим свои садики. Он не мог перевозить много за раз, потому что осел был стар, да и мелок, а город находился далеко. Все же он зарабатывал немного денег, достаточно для того, чтобы покупать табак и спички и время от времени фунт хлеба. Во время одной из таких вылазок он меня и встретил, в одном из городских предместий. Он был счастлив меня видеть, бедняга. Он умолял меня отправиться с ним и заночевать у него.

– Живите у меня, сколько душе угодно, – сказал он.

– Что с ним, с вашим ослом? – спросил я.

– Не обращайте внимания, он вас не знает.

Я ему напомнил, что у меня нет привычки находиться в обществе кого бы то ни было дольше чем две или три минуты и что море меня ужасает. Он выглядел страшно опечаленным.