Первая командировка

Как только наступало утро, он отправлялся на рынок к Рудзиту. Первые дни после смерти Ани старик угрюмо молчал и только изредка отрешенно посматривал на Самарина. Заговорил только на девятый день.

— Остынь, малый, остынь, — тихо сказал он, смотря мимо Самарина. — Найдут тебе радиста, найдут. Но он на улице не валяется, сам понимаешь…

Самарин молчал.

— А я-то считал, — продолжал старик, — ты человек каменный, а ты что?… Анечка наша никогда головы не теряла. Даже в тюрьме. Она бы тебе сейчас сказала: «Эх, парень, впереди у тебя целая жизнь борьбы, а ты сам себе руки связал! А враг-то этому радуется…»

— Для меня работа без связи как без рук, — тихо ответил Самарин.

— А я-то думал, что в твоем деле главное — голова.

На том Самарин и ушел.

Спустя два дня Рудзит сказал:

— Был у меня вчера человек, просил передать тебе, что тянут к тебе живую цепочку связи через людей. Понимаешь?

— Когда это будет? — спросил Самарин.

— Когда смогут, тогда и будет! — вдруг разозлился Рудзит.

Конечно, Самарин этой новости обрадовался, но он понимал, что такое дело может тянуться очень долго.

Между тем осень, сильно в этом году запоздавшая, сразу заторопилась сдавать дела зиме. Еще вчера был сносный осенний день, даже выглядывало солнце, но к вечеру северный ветер нагнал низкие тучи и холод, а ночью выпал снег, выбеливший еще не опавшую листву деревьев, крыши и карнизы домов, и утром город предстал людям, точно нарисованный тушью.

Самарин не любил осень — с самого детства считал, что все неприятности случались с ним в эту пору. Вот и здесь теперь… Будь она неладна, эта осень!…

И беда, как известно, не приходит одна. Запил Осипов… Еще две недели назад, вызванный Самариным на личную встречу, пришел сильно навеселе и был нестерпимо противен — то впадал во вселенскую скорбь и молол чушь о приговоренном к тлению человечестве, а то его кидало в ернические рассуждения о своей собственной судьбе. Пил он, очевидно, по ночам дома. Он, как всегда точно, в одно и то же время, выходил из дому и направлялся на службу. Только походка у него стала не такая, как раньше, — по-немецки выпрямленная. Он заметно сутулился.

Вчера Осипов сам вызвал Самарина на личную встречу. Зачем она ему понадобилась? Может, почувствовал вину за прежнюю встречу и решил замолить грех ценной информацией? И вдруг Самарин подумал: что же он сделает с этой ценной информацией? Спрячет в свой тайник, и все? Ему даже захотелось невероятного — чтобы Осипов явился на встречу пустой.

Самарин пришел на рынок несколько раньше, хотел посмотреть, как Осипов будет идти на свидание. Став возле угла рыночного ангара, Самарин хорошо видел подход к рынку со стороны города.

Осипов появился вовремя и шел твердой походкой.

Они поздоровались и прошли к междугородной автобусной станции, где всегда толкались люди, среди которых можно было затеряться. Но как раз сегодня все ожидающие автобуса, прячась от мокрого снега, сбились под навес. Пришлось отойти в сторону, к одинокому автобусу, у которого шофер менял спустившееся колесо. Стали за автобусом, у откоса земляной насыпи…

— Я вызвал вас на очень неприятный разговор. И для меня, и для вас… — начал Осипов и, помолчав, сказал: — Имею я основания полагать, что свои обязательства перед вами я выполнял, в общем, добросовестно?

— До недавнего времени у меня к вам никаких претензий не было, — подтвердил Самарин.

Осипов усмехнулся:

— До недавнего времени… Ясно… А затем возникло подозрение, что я трус.

Самарин молчал, смотря на заштрихованный снегопадом город.

— Но я трусом никогда не был, — тихо сказал Осипов, зябко поеживаясь. — Тем не менее все обдумав, я понял, что объективные данные для такого подозрения вы имеете. А все дело в том, что в абвере меня постепенно отстраняют даже от продолжения мною начатых дел, все и окончательно прибирают к своим рукам гестаповцы.

— Нем же вызвано ваше отстранение? — жестко спросил Самарин. — Вашим пьянством? Вашей плохой работой?

— О пьянстве они ничего не знают! — раздраженно ответил Осипов. — Но раз зашла речь об этом… — Осипов умолк. Самарин видел, как на его мокром от снега лице, под висками, вспухли желваки. — У меня явно не хватило душевных сил более или менее спокойно перейти из моего прошлого в нынешнюю ситуацию с вами. Да, я много пью… из-за этого пью… И мысли мои далеки от разумных. Меня задавил комплекс провала всех моих прежних надежд.

— Когда мы познакомились, у вас уже не было никаких надежд, — холодно заметил Самарин.

— Но была целая жизнь, в ней была своя логика, которая — согласен, — в конце концов, вела меня в никуда. А сальто, которое я внезапно проделал, от прежней моей судьбы меня не оторвало, а новой не открыло.

В это время мимо них прошел спустившийся с насыпи высокий мужчина в брезентовом плаще, с финской каскеткой на голове. Лицо его Самарину показалось знакомым, и он заметил, как мужчина чуть приметно кивнул Осипову, но тот не ответил.

— Кто это? — спросил Самарин.