Первая клетка. И чего стоит борьба с раком до последнего

Увы, на этой картине отражены темы, к которым мы постоянно возвращаемся и в личном общении, и в культурном дискурсе, касающемся рака. Рак называют битвой, войной, борьбой, пациенты – воины, пехотинцы, следующие за онкологами-командирами. Войну ведут группы, объединяющие отдельных людей, семьи, общественные организации, промышленность, научные круги, учреждения – и все они совместными усилиями сопротивляются злобному коварному врагу. Оружие в этой войне – хирургия, химиотерапия, облучение и иногда – “волшебная пуля”. Каждого больного призывают идти в атаку, вооружившись боевым задором. К подобному лексикону прибегают и сами пациенты, и врачи, и родственники, и общество, эти слова звучат и в официальных выступлениях, и в личной беседе. Они могут служить положительным подкреплением. Многие пациенты находят утешение в подобных военных метафорах – да, они готовы к доброй схватке, по крайней мере на ранних стадиях болезни. Но когда битва только разгорается и усугубляется, метафора теряет силу. Опыт умирания – тяжкий, горький, унизительный – сугубо односторонен. Никто не чувствует себя героем, когда его мучает рвота или терзает изнурительная, иссушающая, неостановимая, непрерывная боль.

Так было и с Харви. На второй год после того, как муж узнал о своем диагнозе, состояние его довольно резко ухудшилось и ему потребовалось несколько раз ложиться в больницу из-за непредсказуемых, неожиданных осложнений. За полтора года ему пришлось пережить целый ряд сокрушительных неопластических манифестаций и паранеопластических синдромов: дебют тяжелой астмы, приступы профузного ночного пота, крайне болезненный мигрирующий полиартрит, обезображивающий отек лица, тромбоз глубоких вен, опоясывающий лишай, паралич лицевого нерва, туберкулезный менингит и множество эпизодов лихорадки неизвестного происхождения.

Как-то раз трое его взрослых детей – Сара, Марк и Ванесса – приехали навестить его в больнице во время такой экстренной госпитализации. Харви был очень близок со своими детьми и каждый день разговаривал с ними. Когда ему становилось совсем плохо, они сразу приезжали с восточного побережья на западное и помогали как могли, в том числе присматривали за Шехерезадой с исключительной любовью, заботой и ответственностью. Однажды они отозвали меня в сторону и пожаловались:

– Аз, папа не хочет говорить с нами о своей болезни. Мы узнаем, что он в тяжелом состоянии, только когда ты звонишь и просишь срочно приехать. Пожалуйста, поговори с ним – надо, чтобы он объяснял нам, что происходит!

Тем же вечером я подняла эту тему в беседе с Харви.

Он задумался.

– Что тут скажешь? Говорить с кем-то – значит просить о помощи. А помочь мне невозможно. К чему тогда их тревожить?

Я не сдавалась и сказала, что так им будет легче смириться с происходящим. Поскольку Харви был ученым, он выразил в ответе всю свою сущность. И сразу отказался брать на себя дополнительную заботу облегчить жизнь другим.

– Аз, я не буду даже пытаться описать тебе, сколько душевных сил мне требуется, просто чтобы продолжать работать по-прежнему, когда все каждый день так головокружительно меняется. У меня не остается энергии, чтобы думать, как моя болезнь сказывается на других. Даже если речь идет о моих собственных детях. Я бы и хотел, но рак выматывает меня так, что и представить себе невозможно. Если хочешь, разговаривай с ними, но я просто не могу, честное слово.