Перстень Иуды

Он поднес руку ко рту и сквозь перчатку коснулся губами черного камня. Земля надвигалась. Сорок метров, тридцать, двадцать… Припорошенное поле стремительно приближалось. Когда до земли оставалось не более пятнадцати метров, Герман увидел, что вдали, из перелеска, выскочили какие-то люди в длинных шинелях, с винтовками. Вначале они произвели несколько выстрелов, затем поняли, что он никуда не денется, и побежали навстречу, к месту предполагаемой посадки. Мотор давно стих, и, когда до земли оставалось метров десять, он услышал их крики.

«Мой Бог! – подумал Герман. – Неужели мне суждено попасть в руки этих немытых бородатых дикарей?! А перстень, что же мой счастливый перстень?!»

Припорошенное снегом поле, казавшееся с высоты достаточно ровным, было на самом деле добротно обработанной в зиму пашней. Поэтому колеса самолета врезались в промерзшие кочки. Машину капотировало. Сначала она уткнулась винтом в землю, а затем медленно, как бы нехотя, перевернулась на спину, полностью смяв лобовое стекло кабины, а заодно и голову пилота.

Часть седьмая Капитан Латышев

Глава 1 Армейская смута Декабрь 1917 г. Россия, Восточный фронт

– Вашбродие, гляньте, фриц летит! – вдруг закричал Сидоров.

Латышев поднял голову и действительно увидел биплан с крестами на плоскостях, который плавно, бесшумно и неуклонно приближался к земле.

– А ну-ка, товсь! – выхватывая револьвер, скомандовал он. – Огонь!

Револьверные выстрелы, раздерганные ветром, затерялись на открытом пространстве поля, зато винтовочные залпы раскатились до самого горизонта. Но они были лишними.

– Гля, пропеллер не крутится, – сказал Иващенко. – Его иль уже подстрелили, иль бензин кончился…

Латышев понял: у немца что-то стряслось, и теперь ему непременно придется садиться на вспаханное поле, едва припорошенное снегом. Понимал он и то, что благополучным такое приземление не будет.

– Айда за мной, ребята, – скомандовал он трем сопровождавшим солдатам. – Не стрелять больше! Возьмем живым…

Бежать по промерзшим комьям пахоты было тяжело: ноги подворачивались, полы шинелей били по коленям, длинные винтовки с примкнутыми штыками создавали дополнительную неловкость. Но пленение немецкого летчика и захват аэроплана – крупная удача, которую командование обязательно должно отметить. Впрочем, азарт гнал их вперед сильнее, чем ожидание награды.

– Ща шмякнется, вашбродие, – крикнул Федоров, задыхаясь на ходу. – Живым, наверное, не получится…

– Разговорчики! – Латышев и в самом деле понимал, что шансов спастись у пилота маловато.

Перед тем как колеса биплана коснулись земли, все четверо остановились и стали наблюдать. Как и следовало ожидать, аэроплан не побежал по земле, постепенно гася скорость. Посадка вышла аварийной: правая стойка шасси тут же сломалась, самолет развернулся, уткнулся носом в землю, как бы нехотя, выполнил сальто и перевернулся брюхом вверх.

До места аварии оставалось еще метров сто, Латышев преодолел их шагом. Когда он поравнялся с самолетом, солдаты уже возились с висевшим вниз головой пилотом, пытаясь отстегнуть лямки крепления. Наконец, немец тяжело сполз на землю.

Латышев склонился над телом, прекрасно понимая, что летчик мертв. И не ошибся. Все лицо немецкого асса было залито кровью, а голова неестественно запрокинута назад.

– Шею ему сломало, – прокомментировал кто-то из солдат. – Мертвяк уже, вашбродие. И не сумлевайтесь!

Да Латышев и не сомневался. Аккуратно, стараясь не испачкаться в крови, он снял с мертвого тела планшет и развернул его. Как он и предполагал, там находилась карта местности с пометками и еще какой-то пакет из желтой бумаги. Он перекинул ремень планшета через плечо, и тут его внимание привлекла разорванная перчатка летчика: из прорехи выглядывал перстень с таинственно мерцающим, черным яйцеобразным камнем. Красивая штучка! Латышев никогда раньше не смел даже подумать, чтобы снять что-то с убитого, будь то сапоги, шинель, нательный крестик или кольцо. За мародерство сам строго карал солдат роты. Но сейчас какая-то непонятная сила словно приклеила взгляд к необычному перстеньку. Однако снять с руки убитого загадочный черный камень на глазах своих подчиненных было просто невозможно.

Очевидно, его колебания не остались незамеченными, Иващенко откашлялся и солидным тоном сказал:

– Колечко надо бы того… снять. Ну, чтобы, того, после войны родственникам передать…

– Ясное дело, не тут же его оставлять, – поддержали Сидоров и Федоров, локтями толкая друг друга.

Латышев понял, что подчиненные бросают ему спасательный круг, подсказывают выход из положения.

«Да черт с ними, с подчиненными! – подумал он. – У каждого из них в тряпице за пазухой по несколько обручальных колец да крестиков припрятано. А я действительно, когда война кончится, смогу вернуть родным пилота этот перстень…»

Он быстро снял с холодной руки разодранную перчатку, потянул перстень, тот снялся очень легко. Латышев демонстративно надел его на палец, распрямился и, чтобы скрыть смущение, громче, чем следовало, скомандовал: