Перстень Иуды

Хомутов стал стучать в дверь тяжелым набалдашником трости. Удары гулко отдавались в пустом пространстве слабо освещенной улицы. Но внутри дома было тихо. Никто не отзывался. Виктор продолжал тарабанить так, что на дубовых досках появились вмятины от набалдашника. Павел, не помня себя, тоже начал лупить в дверь обоими кулаками, а потом и ногами. Наконец послышался треск отпираемого замка, и дверь медленно отворилась. В проеме вырос крепкий швейцар с заспанным лицом, на котором отчетливо читалось недовольство.

– Чего угодно господам?

– Нам необходимо видеть князя! – звенящим от волнения голосом почти прокричал Бояров.

– Помилуйте, господа! Уж полночь миновала. Их сиятельство отошли ко сну. Принять никак не могут…

– Немедленно доложить! – Это уже был Хомутов. – Князь нас ждет. Доложи, что пришел господин Бояров по поводу перстня. Князь нас непременно примет.

– Не можно! Спят, говорю.

Виктор вынул из кармана десятирублевую ассигнацию и сунул в руку швейцара.

– Ты только пусти нас и сделай так, чтоб князю доложили.

Швейцар был явно в растерянности.

– Право, уж и не знаю, что делать. Ладно, если так срочно, войдите. Только извольте здесь подождать. Я скажу дворецкому доложат.

Швейцар пошептался с кем-то из слуг, и тот направился в глубину дома. Друзья остались в огромной темной прихожей, освещаемой лишь одним, поспешно зажженным канделябром из четырех свечей. В тусклых бликах было видно, что стены увешаны картинами, будто галерея изобразительного искусства. Они нетерпеливо переминались с ноги на ногу, словно кони, только что проделавшие долгий путь. Ждать пришлось с четверть часа. Наконец из покоев появился какой-то худощавый, чрезвычайно важного вида человек, очевидно, дворецкий. Давешний слуга освещал ему дорогу. Не доходя нескольких саженей, дворецкий остановился и спросил:

– Кто из вас будет господином Бояровым?

– Это я, – шагнул вперед Павел.

– Их сиятельство велели передать, что сегодня вас принять уже не могут. Поздно. Они ко сну отошли. Сказано, чтоб вы зашли завтра, после одиннадцати часов.

Не дожидаясь реакции поздних визитеров, дворецкий повернулся и, не торопясь, отправился восвояси.

Все возражения приятелей не возымели никакой реакции. Швейцар расставил руки и, делая жесты, которыми крестьянки обычно выгоняют кур из огорода, стал теснить молодых людей к двери:

– Идите, идите, господа. Сказано утром – значит, утром. Не вводите меня в грех…

Через минуту они оказались на пустой улице. Какое-то время им понадобилось, чтобы прийти в себя. Наконец, Хомутов сказал:

– Я бы не советовал тебе возвращаться сегодня к дядюшке. Если желаешь, переночуем у меня. Только предупреждаю: у меня не так комфортно, как в графском доме.

– Да мне все равно, – понуро ответил Павел.

– Не раскисай. Вообще-то, князь слывет человеком слова и чести. Утро вечера мудренее. Завтра все станет на свои места.

Квартира Хомутова находилась на окраине и поразила Павла своим убожеством. Покосившийся деревянный домишко. Маленькая, сырая комнатка с низеньким оконцем. Железная кровать, стол, стул и табурет, на котором стоял таз с водой.

– Мой умывальник, – усмехнулся Виктор, заметив растерянность товарища. – Не обессудь, Павел, спать придется в одной кровати.

Тот ничего не ответил. У него не было выбора.

* * *

На другой день в девять утра компаньоны уже были в карете. Им предстоял неблизкий путь на противоположный конец города, где проживал капитан Дымов, недавний партнер Боярова по штоссу. Еще накануне вечером Хомутов объяснял Павлу:

– Завтра у князя будет решающий разговор. Нужны свидетели, если он вдруг пойдет на попятную.

– А пойдет ли он в свидетели? – усомнился Павел. – Ему-то зачем это надо?

Хомутов только рассмеялся:

– За сто рублей – пойдет, за двести – побежит, а за триста – и в морду кому угодно дать может. Или я его не знаю! Он всегда без денег. А тут ты его давеча общипал изрядно. Так что пойдет. Не сомневайся!

Капитан жил в маленьком грязном флигельке во дворе дома, который принадлежал какому-то купцу. Он еще валялся в постели и, казалось, совершенно не удивился раннему визиту своих недавних карточных соперников.

– Перстень, что ли, князь не отдает? – спросил он, сползая с постели.

– А вы, капитан, прозорливы, – засмеялся Виктор, без обиняков кладя на тумбочку две сторублевые купюры. – Вчера около полночи привезли ему деньги, а он сослался на то, что спит уж. Не принял. Велел сегодня в одиннадцать быть. Боюсь, что могут возникнуть недоразумения. Вы же помните, что сделка состоялась в два ночи?

Капитан взял два сотенных билета и стал их разглядывать, повторяя:

– Помню ли я, помню ли я?..

Хомутов молча достал еще сотню. Наконец, Дымов встрепенулся, сунул в карман деньги и озорно заявил:

– Еще как помню! А князь-то хитер… Спать в полночь отбыл, а как в карты, так до утра не угомонится. Я все отлично помню, господа. А что, перстенек стоит всей этой суеты?

– Стоит капитан, еще как стоит!

– Я сейчас мигом побреюсь, а вы пока присядьте.

Гости обвели комнатушку глазами: на единственный стул у тумбочки присел сам хозяин с бритвой в руке. Кроме кровати сидеть было негде.