Перстень Иуды

Петр подскочил и взмахнул фомкой, чуткий охранник обернулся и успел прикрыться левой, удар пришелся на предплечье, кость хрустнула, и рука безвольно обвисла. Но правая рука нырнула в карман, и тут же появилась с плоским никелированным пистолетом. Седой повторил замах. Во второй раз стальной прут лег как раз поперек лба. Пистолет выпал, фуражка слетела с головы, искаженное лицо залила черная, при свете фонаря, кровь, а в следующую секунду тяжелое тело рухнуло в жидкую грязь, и серое пальто изменило цвет на черный.

Мимо промелькнули какие-то фигуры, «грач» исчез из поля зрения, сзади раздалась тревожная трель свистка, и сразу сильные руки схватили Петра поперек туловища, как будто проводили борцовский прием «клещи». Петр резко присел, крутанулся, освободившись, выпрямился и очутился лицом к лицу со швейцаром. Загнутые кверху усы делали его похожим на знаменитого борца Поддубного, а натужно выкаченные глаза и раздутые щеки – на Соловья-разбойника. Зажатый во рту свисток издавал противный пронзительный свист, непрерывный, как гудок паровоза – от него ломило скулы и закладывало уши.

Скорей всего, швейцар действительно был борцом, потому что попытался повторить захват. Но ни один вид борьбы – ни вольная, ни классика, ни джиу-джитсу – не предусматривает использования стальной фомки, поэтому, когда Седой рубанул «Поддубного» по голове, тот не смог защититься и, залившись кровью, опрокинулся рядом с поверженным охранником. Изнуряющий свист оборвался, рядом хлестнули несколько выстрелов, раздался отчаянный женский крик, храп лошади. Подняв голову, молодой налетчик увидел, как с козел подъехавшей пролетки вниз головой падает возница. Какие-то тени заскочили в пролетку, лошадь резво рванула с места.

– Валим, Седой, валим! – истерически заорал ему в самое ухо Игнат, дернул за рукав и, не дожидаясь, рванул к проходному двору.

Петр, сохраняя самообладание, нагнулся, поднял блестящий предмет, лежащий в грязи возле руки охранника, перескочил через тело в черном пальто, наступил на котелок и вслед за подельником бросился в темноту.

– Стой! Держи! Убили! – доносились сзади душераздирающие крики, но они постепенно отдалялись.

Топая, как кони, налетчики бежали по пустынным улицам, темным переулкам, редкие встречные испуганно разлетались в стороны, уступая дорогу. Несколько раз поменяв направление, они оказались на Богатяновке – в краю голытьбы, босяков и блатных. Сплошная темень, непролазная грязь, вросшие в землю домишки-развалюхи, отчаянно брешущие собаки… Игнат остановился и, прислонившись к забору, задыхаясь, сказал:

– Стой, больше не могу! Вроде оторвались. Давай дух переведем… Ну, ты, Седой, молодец! Таких здоровил завалил!

Петр схватил напарника за грудки, потряс.

– Я-то молодец, а ты, падло, почему швейцара не сделал?! Он чуть все дело не испортил! И меня мог придушить запросто…

Игнат понурился.

– Не вышло… Слишком здоровый оказался. Как дал кулаком в грудь, до сих пор не могу продохнуть…

– А на что ты надеялся, шкура?! Почему нож не взял, кастет, волыну? Эх ты, налетчик сраный! Тебе только Софку драть да водку жрать!

Петр шваркнул его об забор и зло сплюнул.

– Ладно, а где же твой хваленый Гном? Провалил дело, просрал наши денежки? Выходит, я за всех отработал, да впустую… Подожди, а кто стрелял-то?

– Гном и стрелял, – захихикал Игнат, продышавшись и радуясь, что легко отделался. – Так что, денежки наши. Скок у грека саквояж выдернул, тяжелый саквояж-то… Все в порядке. Пошли потихоньку, да с оглядкой. Завтра при «капусте» будем.

– Что-то я ни того, ни другого не заметил, – угрюмо буркнул Петр.

– А потому, как Гном не любит, чтоб его видели. Черное одевает, рожу сажей мажет и Скока заставляет, они до последнего в тени прячутся. Попробуй их определи в темноте да угадай потом… Чтоб так работать, надо учиться и учиться. Это он тебе первый урок дал…

– Смотри, как бы я тебе уроков давать не начал, – угрожающе сказал Седой и сплюнул еще раз. Он чувствовал, что Пыжик его боится. И это было приятно.

Оглядываясь, они пришли к Софке, та быстро приготовила на стол, выставила самогон. Улучив момент, Седой незаметно осмотрел свой трофей – никелированный пистолет. Это был «браунинг», на первый взгляд, с двумя стволами. На самом деле смертоносное дуло располагалось внизу, а в верхней трубке пряталась за винтом возвратная пружина. Обойма оказалась полной – все восемь патронов были на месте, безобидные на первый взгляд: желтенькие гильзы, закругленные, матово блестящие белые пули, будто серебряные. Довольный, Петр спрятал оружие в свой чемоданчик.

– Идите вечерять, хлопцы! – позвала хозяйка, и началось очередное застолье.

– Теперь Пыжик на полу спать будет! – объявил Петр после третьего стакана, по-хозяйски тиская Софью за грудь. Та весело смеялась. Игнат если и был недоволен, то виду не подал.

– А что, мне даже лучше! – криво улыбаясь, сказал он.

Но долго ворочался и не мог заснуть, даже когда Петр с Софкой прекратили свои бурные утехи и наступила тишина. Его душила черная обида.

* * *