И прежде, чем Гном со Скоком облегченно перевели дух, выстрелил – раз и второй. Маленькие, изящные, похожие на серебряные пули с закругленными концами мгновенно пересекли темное пространство, неуловимо сверкнули в отблесках костра и вонзились в головы налетчиков. Гному пробило висок, и он упал лицом в огонь. Скоку повезло больше: он опрокинулся в темноту, подальше от костра. Но везение было относительным, потому что игрушечная пулька попала ему в правый глаз и вышла через шею. Желтенькие гильзы, кувыркаясь, совершили свои сальто-мортале и запрыгали по твердой земле. Блестящий браунинг привычно нырнул в карман.
На голове Гнома с треском горели волосы, двумя заостренными конусами летели вверх искры, язычки огня плясали вокруг, их блики кружились и складывались, меняя изображение, как в калейдоскопе; черно-красные линии горящего хвороста составляли основу огненной картины. Внимательный и фантазийный взгляд мог бы рассмотреть в ней страшную рожу с рогами, козлиной бороденкой и глумливо оскаленным ртом.
Петр развернулся и быстрым шагом направился к центру города. Всего неделю назад молодой сын рыбака приехал в Ростов, чтобы поступить в реальное училище. За это время он принял участие в двух крупных налетах, убил четверых человек, нескольких искалечил. Сейчас от костра на Нахичеванской меже уходил опытный налетчик по кличке Седой. Так быстро подобный путь не проходил еще никто. И у кривляющейся в костре рожи были все основания радоваться и веселиться.
Глава 3
Конец Седого
1925 г. Ростов-на-Дону
Высокий стройный брюнет лет двадцати восьми – тридцати, с короткой стрижкой ежиком, в дорогом темно-сером шевиотовом костюме, белой сорочке с крахмальным воротником и бордовом галстуке не торопясь вошел в зал частного ресторана «Европа». Яркий свет огромной хрустальной люстры отразился в крупном бриллианте на галстучной заколке и дорогих, бриллиантовых же, запонках, которые брюнет специально высвободил из-под рукавов пиджака. Его сопровождала молодая красивая дама в скромном платье с большим кружевным воротником.
Мужчина держался уверенно, отвечая улыбкой на приветствия официантов и метрдотеля, который лично вызвался проводить его к самому удобному столику. А вот женщина смущалась и явно не знала, куда деть руки, сжимающие маленькую потертую сумочку.
– Проходите, Карл Иванович, очень рады вас видеть! Надеюсь, вашей даме у нас понравится…
Метрдотель убрал с крахмальной скатерти монументальную табличку «Заказано», и пара заняла столик у окна, в уютной тени двух пальм, торчащих из кадок с землей. Брюнет внимательно осмотрел присутствующих и, очевидно, остался доволен. Только после этого он пришел на помощь своей спутнице, пытающейся разобраться с большой кожаной книгой, которая здесь называлась просто и в то же время загадочно – «меню».
Простым оно было для завсегдатаев и загадочным для новичков: попробуй, разберись, что такое перепелиный бульон с крутонами, или бараньи котлеты де-валяй, или совершенно неизвестное карпаччо в стране, где основная масса ест постные борщи, супы из требухи, варит холодец из хвостов, ушей и копыт, а кое-где перебивается «пирогами» из лебеды или вообще мрет от голода… Так что для Танечки самой разобраться в мудреной книге было очень сложно, чтобы не сказать – невозможно! Но вмешательство молодого человека быстро расставило все по своим местам: заказ был сделан, и расторопный официант бросился его исполнять.
Через несколько минут на столе появились закуски: армянская бастурма, грузинское лобио, донские деликатесы – копченый осетровый балык, отборная черная икра в глубокой хрустальной вазочке на льду… Сопровождали их выдержанный дагестанский коньяк и крымский мускат Черного камня, который так любят дамы.
– Кушайте, Танечка, – кавалер протянул собственноручно изготовленный бутерброд, толсто намазанный икрой. – Только, извините, сладкое вино тут не годится, я позволю себе рекомендовать вам рюмочку коньяка…
– Ах, я никогда не ела икры, – польщенно зарделась дама. – Это же так дорого… Да и вообще я ничего такого не пробовала…
– Тогда загадайте желание, и оно непременно сбудется! Я пью за вас! За вашу красоту!
Мужчина старался быть галантным, но за внешним лоском внимательный наблюдатель сразу бы заметил природную угловатость как в движениях, так и в обхождении, выдающую отсутствие воспитания и того внутреннего лоска, который неизменно присущ интеллигенту, с молоком матери впитавшему хорошие манеры.