– Ты мало знаешь о тех землях, Тиано. Ты можешь говорить на языке людей и даже, возможно, петь, и даже, не исключено, тебе будут бросать медяки богатые гости на пиру. Но вопрос в другом. Для чего ты отправляешься в путь? Дальняя дорога – не цель, хотя иногда кажется, что движение само по себе имеет ценность. Вот о чем подумай, Тиано: если ты выйдешь завтра за ворота, а через пять лет вернешься и снова войдешь в те же самые ворота, в чем будет итог твоего путешествия?
– То, что мне удастся исполнить в пути. – Я заколебался отвечая, и отец это заметил.
– Нет, Тиано, итог будет равен нулю. Путь, замкнутый в кольцо, не имеет смысла. Если ты намерен что-то сделать, то должен, во-первых, уйти навсегда, а во-вторых, должен достигнуть поставленной цели. Какова цель твоего пути, Тиано?
– Я найду ее в дороге.
– Думаешь, это оригинальный ответ? Сотни, тысячи так говорят, но в итоге просто идут и умирают на полпути. Подумай, что это значит, – половина пути. Половина слова, половина вдоха. Есть ли смысл у того, что исполнено наполовину?
– Ты хочешь, чтобы я остался?
Он несколько раз отрицательно покачал головой.
– Я не могу желать, чтобы ты пошел куда-то или не пошел. Если ты намерен идти, то иди. Но помни, большинство путников никуда не приходят. Или возвращаются назад. То есть совершают бессмысленные действия, растрачивая жизнь.
Я не очень понял его рассуждения: мне показалось, это был такой своеобразный способ меня отговорить от ухода из дома.
– Ты сам выбрал путь, которым никто не идет. Ты женился на женщине из города-королевства и привез ее в дикий край, за вал короля Бруно. Это было твоей целью или вышло спонтанно – решение, принятое в пути?
Он рассмеялся диким клекочущим смехом – так смеются хищные птицы, вонзая когти в добычу.
– О, если ты думаешь, что целью моей было похищение женщины из чужого племени, то ты наивен, сынок. Хотя ты прав в одном: цели, которую ставил, я так и не достиг.
– Но есть же истины абсолютные? – спросил я.
– Какие?
– Добро и зло.
– Разве? Добро для одного может быть злом для другого – каждому по нраву что-то свое, если их дух не связан оковами чужих желаний.
– А зло? Оно тоже разное?
Отец задумался. И внезапно заговорил жестко, и голос его зазвенел от гнева:
– Зло едино.
– Но одним зло, а другим – нет… Для кого-то зло может стать спасением от напасти.
– Зло едино. Если ты причиняешь зло другим, ты причиняешь его себе. Нет зла, которое может тебя миновать, если ты к нему прикоснулся. Эта сталь обоюдоострая, и у меча этого нет рукояти – только лезвия. Ты не заметишь, как порежешься, и не поймешь, что поранил другого.
Он провел пальцами по волосам, откидывая их назад. Волосы надо лбом у него сильно поредели и сделались из каштановых почти совсем седыми, лишь кое-где темное осеннее золото просвечивало среди паутинно-серебряных нитей. Когти на его пальцах были страшно изувечены, превратившись в уродливые наросты, – такими когтями не прочертишь линию на древесине, не начертишь знак на камне.
– Люди – не лурсы, в их словах нет многозначности, один обман, и его легко распознать. Только страх слушающих не дает понять, когда люди лгут, – сказал отец, и я не понял, было ли это напутствием или просто замечанием самому себе.
Сейчас, шагая по дороге, я почему-то вспомнил этот разговор. Мне стало казаться, что отец хотел сказать что-то иное или я его не так понял.
Лес был до странности тих: едва слышный гул качавшихся на слабом ветру крон да шорох падавших листьев – и все. Ни единого звука, кроме этих. Дорога петляла. Она как будто была не уверена в выбранном пути и дергалась из стороны в сторону, соскальзывая с земной тверди. В лесу пахло сыростью, грибами, палой листвой, серое полотнище дороги усыпали шипастые плоды каштанов. Мы с матушкой и с сестрами в детстве собирали их в лесу и мололи на ручной мельнице каштановую муку. Мы были бедны. Дом, который достался отцу по наследству, давно превратился в руины – серый остов стен с пробоинами окон, сквозь которые по ночам светили нездешние и очень яркие звезды. Я любил по ночам сидеть на груде камней и рухнувших балок и смотреть в звездные провалы. Я воображал себя императором Домирья и готовился к походу против варваров, которые обитали где-то на просторах Дивных земель.