Это была странная комната – с черными, будто закопченными, камнями кладки, с одним-единственным узким проемом, смотревшим в сторону Ниена. Это была странная дверь – в свинцовом переплете узор из мелких литых стекол. Через нее можно было выйти на небольшой балкон, откуда видны были весь крепостной двор и низкая стена, обращенная в сторону столицы. И башни Ниенских ворот. А далее – оранжевые и красные волны черепичных крыш, кое-где рассеченные зелеными кронами яблонь и груш в богатых садах. Если стоять у са́мой двери, то странная сила вдруг начинала подталкивать тебя вперед, шагнуть вниз и лететь, лететь… Я был уверен, что в стены здесь зашита древняя магия, и магия недобрая. Я не помню, чтобы кто-то переступал порог и выходил на этот балкон. На его мелких плитках год от года копился мусор: птичьи перья, ржавые осенние листья, неведомо как попавшая сюда серебряная девичья диадема, которую никто не удосужился подобрать.
В кабинет меня ввел Лиам, усадил в кресло напротив отца, а сам встал за спиной, вцепившись в резные головы львов, что украшали кресло. Отец сидел за столом, перед ним были разложены какие-то бумаги.
– Лиам, оставь нас, – приказал отец.
– Я не уйду.
– Позвать стражу, чтобы тебя вывели?
– Вы вправе. Но этого не стоит делать, ваша милость.
– Пусть остается, – сказал Хранитель. – Он будет свидетелем.
Свидетель – это что-то из судебных дел, приговоров и даже казни. Но у меня не было сил даже испугаться. Мне сделалось все равно. Меня мутило, клонило в сон – так я был слаб после вчерашнего.
– Ты изуродовал судьбу Эдуарда, когда выдернул вживленную нить, – сказал отец. Голос его звучал глухо.
– Это вы пытались его изувечить! Великий Хранитель отлично знал, что подлинный Грегор Суровый был жестким и равнодушным мерзавцем!
– Да, – согласился Хранитель.
– Чтобы откорректировать судьбу, не разрушив душу, надо, чтобы характер нити, вшитой Перстом Судьбы, хотя бы частью ложился на характер того, чьи способности Хранитель желал усилить. – Теорию я усвоил неплохо. – У Эдуарда с его прапрадедом не было совпадений. Они разнились как день и ночь. Наш предок совершенно другой, он ни в чем не совпадал с Эдом, диктат чужой Судьбы сломил бы Первого наследника.
Я передернул плечами, Лиам стиснул ладони сильнее, как бы говоря: не делай больше глупостей. Неужели они ничего не поняли? Вместо Эда появился бы некто совершенно новый, одновременно и жалкий, и страшный, трусливый, презрительный, жаждущий ударить побольнее и исподтишка.
– Да, не совпадал, – подал голос Великий Хранитель. – Никто не собирался подменять нить Первого наследника чужой Судьбой. Они не должны были срастаться. Я закрутил вшитую нить спиралью, эти две нити должны были обернуться друг вокруг друга и составить единое целое, не подменяя одна другую. Создавать двойную спираль мало кто умеет. А учиться этому надо не годами – десятилетиями. Эдуард остался бы прежним – веселым, добрым и честным. Прапрадед при всей своей жестокости, злобе и хитрости был человеком независимым, равнодушным к чужим указаниям и чужому мнению, но там, где наш Эд прежде был снисходительным, новый Эдуард стал бы твердым, где прежде оставался беззаботным и легкомысленным – стал бы последовательным, упорным и жестким. Он бы меньше раздавал марципановых игрушек и печенья, не спорю, но это не стало бы большой бедой для нашего королевства. А теперь неведомо, что с ним будет. И что будет с нами.
– Это вы не ведаете! А я знаю: он останется, каким был!
Я не мог уяснить, что сказал Великий Хранитель, вернее, я не позволял себе это уяснить. Я хотел верить в свою правоту с фанатичным упрямством юности.
– В основном, да, – согласился Крон. – Но какие-то обрывки нити Грегора уцелели, они срастутся с душой нашего Доброго Эда, и неведомо какие безумства ждут нас тогда, когда мы этого совсем не ожидаем.
– Как ты мог подумать, Кенрик, как мог… – Отец махнул рукой и закрыл лицо ладонями, – что я могу… могу… оставить королевство монстру?
– Я спас брата, – повторил я, не в силах отказаться от своей правоты. – И он не монстр. Он наш Эдуард, как прежде. Я его спас, – повторил я, не желая верить, что ошибся.
– Тебе придется покинуть Дом Хранителей, – заявил Крон. – Ты никогда не получишь титул Великого Хранителя, ты не сможешь возглавить магов королевства.
– Вы хотите лишить меня Дара? – У меня застучали зубы.
И я невольно сжал кулаки, как будто Персты Судьбы уже коснулись моих ладоней.
– Нет, ты станешь обычным магиком, одним из многих, – ответил Великий Хранитель печально. – Высшие тайны мастерства тебе никогда не откроются, ты не достоин.
Я затрясся, слезы покатились по моим щекам. В этот миг я был подростком, который вообразил, что обладает мудростью и силой взрослого. Но, несмотря на слезы, я не желал признавать правоты Крона. Эдуард должен был оставаться таким, каким создала его Судьба, никто не получал права менять его душу, мастерить из него вместо человека всесильную химеру.