Перпендикулярный мир

Мужик сделал вид, что не хочет больше со мной разговаривать. Закинул ружьишко через плечо, повернулся и принялся уходить.

— Эй, — окликнул я его, — где здесь дорога?

— Что, так, прямо, и пошел? — повернувшись, спросил мужик. Было видно, что он не держит на дезертиров зла. — Для скорости, что ли?..

— Какая разница, — сказал я, — когда.

— Большая, — не согласился он. — Вот тебе, к примеру, после обеда нужно выходить. Никак не раньше.

— Почему? — спросил я недоуменно.

— По кочану, — ответил он. — Потому что, у каждого человека имя есть… Вот меня зовут Олег. Олег Петрович Корнеев… Я в этой деревне родился, живу здесь, здесь, если бог даст, и умру… А ты кто?

— Михаил, — ответил я. — Михаил Павлович Гордеев. — У вас проездом.

Что-то появилось в моей пустой жестяной банке, какой-то груз. Состоящий из моего имени, отчества и фамилии. И из имени, фамилии и отчества этого человека, с ружьем, брошенным через плечо: Олега Петровича Корнеева.

Словно бы посидел в классе и получил какой-то урок. И что-то, — усвоил.

— Ну что, — сказали мне, — Михаил Павлович. Не против перекусить?.. Я с ночи на ногах. Депеша пришла: забрать детей из пионерского лагеря, в виду надвигающихся обстоятельств. Вот мы их и доставили. Я — в качестве охраны, понял, наверное… Пойдем к дому, отдохнешь немного перед дорогой…

Какого черта меня просто так кормят. И ничего не хотят взамен. Вареной в чугунке картошкой, солеными огурцами, солеными помидорами, и розовым салом, порезанным толстыми кусками и разложенным на тарелке.

Ничего не требуя в замен. И не косятся на меня, — что много ем.

А я много ем. У меня три желудка, и каждый из них хочет себя насытить. Или четыре. Или один, — но очень большой.

— Нам, вроде, по нынешним временам, повезло, — рассказывал мне Олег Петрович, — мы живем на отшибе. Железка у нас, — стройка коммунизма. Которая, когда ее закончили, оказалось не очень кому нужна. Один пассажирский в сутки, и два товарных… Наши бабы даже с ягодами к нему не ходят. Потому что он у нас не останавливается.

Олег Петрович довольно рассмеялся. Но как-то злорадно… Должно быть, в свое время ему насолили чьи-то коммерческие планы.

— Ты-то вот зачем из части убежал? Отчего совершил такую непонятную глупость?.. Там поят, кормят, одевают, — ни о чем таком и думать не нужно. Всегда есть постель, и все, что тебе положено по ранжиру. Не житуха, — сказка. От такого, не бегают, — за такое держатся изо всех сил.

Я подумал: а почему?.. Даже мысли не мелькнуло, чтобы остаться. На самом деле?.. Если бы мне не нужно было в Москву, где меня поджидают у почтамта Маша с Иваном. Я бы ведь все равно смылся. На самом деле, почему?

— Интересный вопрос, — сказал я. — Не люблю, когда приказывают. И все расписано: что надевать, что есть, и чем заниматься… Наверное, поэтому.

— Значит, — сам командир, — сказал Олег Петрович, и пристально посмотрел на меня, словно примериваясь, сколько звездочек мне отвесить на погоны.

— Вряд ли, — искренне не согласился я. — У них там своя жизнь, у меня — своя… Это как говорят: у каждого психа — своя программа… Командирских наклонностей в себе не замечал… Я, скорее, поклонник равноправия.

— Вот ты даешь, — сказал, пристально рассматривая меня, Олег Петрович. — Но знаешь, наверное: никакого равноправия нигде не бывает. Или не знаешь?.. Есть в тебе что-то, не наше, не деревенское. Даже не городское… Изъян какой-то в тебе есть. Может, дезертир ты из-за него?…

— Поэтому так меня встретили там, на железной дороге?

— Значит, не знаешь еще ничего?

— Не знаю.

— Депеша пришла из района. Смертяки у нас могут появиться.

— Смертяки? — удивился я полузнакомому слову.

— Ты из каких краев будешь?

Что не знаю таких простых вещей. Таких, как смертяки…

— Из далеких, — сказал я. — Может быть, из очень далеких.

— Тогда вот почитай, — вытащил из кармана бумажку, Олег Петрович, — чтобы быть поближе.