Перпендикулярный мир

Первый — еще ничего. Второй же встал в горле комом. Поскольку кончилась слюна, а чтобы проглотить хлеб, оказывается, нужно его смочить.

— У вас вода есть? — спросил я тех, в дрезине.

— Подойди, — наконец-то разрешили мне.

Я медленно подошел.

Сердобольная женщина, под опасливыми взглядами остальных, осторожно протянула мне жестяную кружку с молоком.

Я такого вкусного молока не пил никогда в жизни. Куда там божественному нектару, — вот это было истинное наслаждение вкусом. Не передать словами.

От хлеба, и от этого непревзойденного молока я даже немного подобрел. И во мне, так же, как в обитателях дрезины, пропала настороженность.

— Говоришь, тебе в Москву? — спросили меня со смехом. — Тогда садись, подбросим до деревни. Так и быть… Дезертир.

Я подтянулся, схватившись за борт, и мигом оказался в дрезине, мотор которой уже зачихал, готовясь взреветь снова. Мне даже освободили место на лавочке, согнав оттуда какого-то мальца.

— Что случилось? — с улыбкой спросил я. — Почему кровь, почему два куска хлеба?

— Узнаешь со временем, — сказали мне, — ничего хорошего в этом нет… Детей бы не было, рассказали.

— Меня у вас в армию не заберут?

— У нас деревня, по деревням мобилизаций не проводят. Иначе, они с голода скоро опухнут… Но если добровольно, то пожалуйста, с превеликим удовольствием. Вот у Николая сын, добровольно пошел. До сих пор письма пишет… Правильно говорю, Коляныч?

— Век бы его не видеть, этого Гришку. С детства непутевый был.

— С кем воюем? — задорно спросил я.

На меня посмотрели настороженно, почти так же, как тогда, на рельсах.

— Как это с кем, — с кем придется, с теми они и воюют… С кем же еще, — сказали мне.

4.

Деревня оказалась на полустанке, где рельсы расстраивались, и на третьем, полуржавом пути, переходящим в тупик, застыли еще две, похожие на нашу, дрезины.

Вплотную к рельсам примыкал одноэтажный деревянный пакгауз, с огромными замками, прикрывавшими перекосившиеся двери. А за ним, собственно, и начиналась деревня, — обыкновенная деревня, каких по необъятной Руси пораскидана не одна тысяча.

Ржавое окончание железнодорожного пути — было ее центром. Поскольку сразу за пакгаузом виднелась небольшая разбитая машинами площадь, где стоял деревянный же клуб, с вывеской о грядущем кино, и деревянный же магазин, на пороге которого болтало несколько женщин с большими сумками в руках.

А уже от культурного центра тянулись дома. Все в зеленеющих яблонях, за неровным наперекосяк штакетником.

Кроме этого, на пыльной грунтовой площади играли дети… Вернее, раньше играли, потому что сейчас: и дети, и женщины у магазина, и какой-то мужик в пиджаке, только что читавший объявление о кино, — сейчас все они, застыв, смотрели, как наша дрезина величественно подкатывает к перрону.

Она величественно подкатила к деревянному настилу, моторист заглушил мотор, спрыгнул на землю, щелкнул задвижками заднего борта, после чего тот, как у грузовой машины, упал вниз, и сказал:

— Ну все, ляди и джентльмены, — приехали.

Судя по тому, что никакой реакции на столь изысканное обращение у народа не последовало, это была его коронная фраза, должно быть заученная где-то в глубокой юности.

— Здесь поезда останавливаются? — спросил я пожилого мужика с мелкашкой, того, что был самый разговорчивый.

— Значит, тебе в Москву? — задумчиво спросил он, взглянув с сомнением на меня. — Давно ты там в последний раз был?

— Порядком, — на всякий случай подстраховался я. — Даже, можно сказать, вообще не был ни разу… Так тоже можно сказать.

— У тебя что, дела какие там?

— Можно сказать, я там родился… И так можно сказать.

Ерунда какая-то получилась, — я не хотел врать. Но и не хотел говорить правду. И вот — результат.

— Тебе видней, где ты родился, — сказал тактично мужик, не желая вдаваться в подробности моего парадокса, — а поезда у нас бывают, как же без этого, когда железка под боком. Останавливаются иногда, когда ждут встречного… Только на них ты ни в какую Москву не попадешь, сам же знаешь… Или не знаешь, а?

— Не знаю, — сказал я честно.

— Видно здорово вас там, на плацу, по голове били, — сказал мужик, как-то по-особенному приветливо поглядывая на меня. — Может, и правильно, что ты — дезертир… Мой тебе совет: ты у нас особо долго не задерживайся. Раньше бы еще ничего, пристроился бы у кого в хозяйстве плотничать, ты парень здоровый, кровь с молоком, пилу в руках держать умеешь?

— Я больше по холодильным установкам. Домашним и офисным… Но и пилу, наверное, смогу, дело не хитрое.

— Сноровка нужна… Тебе лучше в какой-нибудь город. Там холодильников хватает… Но и в армию могут опять забрить, — хихикнул мужик. — Тебе решать.

— Я поэтому про поезд и спрашиваю.

— Тебе не на поезд нужно, глупая ты голова, ты уже на поезде покатался, если не врешь. На поезде ты и двух станций не продержишься, снова в казарму загремишь, — тебе пешкодралом нужно, как говорится, автостопом, — там, в случае чего, свернул за кювет, и ищи тебя свищи. Понимаешь, о чем я говорю?

— Скорость медленная получится.

— Молодой, быстрый… Скорости захотел. Поспешать нужно медленно, чтобы кое-кого не насмешить… Но — твоя воля.