Пернатый оберег

– Ездили мы, человек десять разнесенских работяг, в начале девяностых на митинги в Москву, – предался бравый ветеран пассионарным воспоминаниям. – Стоим как-то рядом с ампиловцами под красными знаменами у Кремля, на Васильевском спуске. А на противоположной стороне площади, за полицейской цепью, толпятся демократы с триколорами, мы им кричим: «Спекулянты! Жулики! Сникерсы!» И они нас поливают: «Совки! Коммуняки! Красно-коричневые!» И один ампиловец, молодой парень, повернулся ко мне, вздохнул этак горько и говорит: «Смотри, нас, левых, здесь не больше тысячи человек. Да и откуда народу набраться? Из всего нашего цеха на митинги и демонстрации только я один и хожу. А все работяги надо мной смеются: мол, кончай, Степка, ерундой заниматься! Лучше пойдем с нами пивка выпьем после работы… – опять вздохнул, покачал головой и указал рукой на противоположную сторону площади: – Нас едва тысяча наберется, но ведь этих “сникерсов” еще меньше! А ведь они ребята пронырливые, неглупые, должны понимать: если мы победим – дальше воровать им не позволим! Работать придется, как всем. А наворованное заставим вернуть обратно государству. Они это прекрасно знают и все равно сидят дома, лень на улицу выйти. Даже поорать за собственные шкурные интересы никак не раскачаются!» Обменялись мы с этим Степаном своими печальными размышлениями, повздыхали, а там видим – идут колонной казаки, и не поймешь, к кому они хотят присоединиться: то ли к дерьмократам, то ли к нам. А их колонна остановилась в стороне – и ни туда и ни сюда. Я к ним подошел и спрашиваю: «Казаки, вы с кем, со “сникерсами” или с нами?» А мне из колонны отвечают: «Мы за свою землю боремся. А вы за свои фабрики и заводы сами боритесь». Так-то… Одни ходили сами по себе, другие дули пиво и чего покрепче да смотрели по телевизору футбол, пока дерьмократы лезли на наши шеи. Вот и влезли. Сели и ноги свесили. А завод наш все хирел и хирел. Началось сокращение персонала. Мужики из цеха обращались ко мне по старой памяти как к многолетнему члену профкома, хоть профсоюз наш уже развалился: «Палыч, попроси директора, чтобы меня не увольняли. Жена больная, дети малые…» Ходил, просил. Директор меня понимал, просьбы по мере возможности уваживал. Но все равно – работало на заводе пять тысяч человек, а к тысяча девятьсот девяносто шестому году осталось человек двести. А тут как раз президентские выборы. Ну, думаю, уж теперь-то алкодирижер эти выборы продует вчистую. Иду на следующий день с работы, смотрю, наши работяги в скверике сидят: «Палыч, друг дорогой, садись с нами, выпьем по маленькой, запьем пивком, отметим прошедшие выборы». Меня уважают, и я к людям с уважением. Присел с ними, не отказался от маленькой и стаканчик пивка взял, чтобы запить. А по ходу беседы спрашиваю: «Мужики, вы за кого голосовали?» У них рожи расплылись от удовольствия, так и сияют – беленькая и пивко их изнутри румянцем раскрашивают. «Конечно, – отвечают, – за Ельцина голосовали. За кого же еще?» Тут я выплюнул их пиво, хотел было два пальца засунуть в рот, чтобы и водку их иудину вытошнить, но потом передумал и только им и сказал: «Ко мне больше не подходите и не обращайтесь. Ни за кого директора просить не буду». Повернулся и ушел… Впрочем, и просить скоро стало не за кого. Завод обанкротили. Всех уволили, уникальные станки растащили на металлолом. А директор учредил фирму по торговле цветным металлом.

Ветеран труда Палыч закончил свое печальное повествование, в последний раз тяжело вздохнул, подпер рукой щеку и застыл в скорбной позе – хоть картину с него пиши: «На руинах родного завода».

Чтобы отвлечь печальника промышленной собственности общенародной от горестных размышлений, Глеб задал ему необязательный вопрос:

– А как называется фирма, которую учредил ваш директор?

– ООО «Цветметаллэкспорт», – пояснил Палыч.

– И у него, конечно, тоже здесь особняк?

– Разумеется. Вон там, за железным забором, – Палыч указал рукой в конец бывшего совхозного поля.

– А я думал, что ваш бывший директор построился за кирпичным забором, на месте вырубленной рощи.

– Нет, пригородная роща была ему не по карману. Там особняк более богатого и авторитетного бизнесмена Табунова. Только наши местные братки называют его не по имени-отчеству-фамилии, а просто ДДТ. Это у Табунова кличка такая, точнее, кликуха. И кликуха очень точная. Он как запрещенный ядовитый порошок с тем же названием: от соприкосновения с ним все живое тоже либо дохнет, либо мутирует в криминальные формы.

– Что, Табунов – бывший уголовник?