Распространяться подробнее Глеб не стал не столько из-за тайны следствия, сколько из боязни, что, узнав, чьим сыном был убиенный Никита, активный и сознательный гражданин вместо помощи в расследовании вдруг заорет: «Жаль, что вместо сынка не пристрелили его папашу-олигарха!» – и пошлет расследователя куда подальше! Предусмотрительность Панова себя оправдала: ветеран пошел на попятную и признал, что погорячился, его неприязненные слова не относятся ко всей полиции в целом, а уж к Уголовному розыску тем более. Он не любит только тех полицейских, которые дерутся резиновыми дубинками, а оперработникам Угрозыска готов оказать всяческое содействие в расследовании злодейского убийства. Обрадованный Глеб подробно расспросил оказавшегося весьма осведомленным ветерана об обитателях особняка за розовокирпичным забором, нахально оттяпавших под свой участок часть пригородной рощи, и об их состоятельных соседях, удовольствовавшихся бывшей совхозной пашней. Только черт дернул Глеба за язык вслух пожалеть эту уполовиненную рощу! Просто не смог удержаться. Уж больно красивы были столетние сосны и могучие березы, временно устоявшие под натиском рыночной демократии. Их величественные зеленые кроны печально шелестели о горькой участи сгинувших на финских лесопилках сестер и взывали о защите от будущих эффективных собственников особняков к тем, кто в свои детские годы играл в их прохладной тени в салочки и прятки, в юные – амурничал с синеглазыми и кареглазыми певуньями и пил березовый сок, а в зрелые и пожилые – собирал щедрые ягодно-грибные дары природы. Но увы, как всюду и везде по бескрайней России, мольбы эти оказывались тщетными и оставались не слышимыми миру стенаниями, потому что синеглазые и кареглазые певуньи и их кавалеры страдали наследственной глухотой. Так, по крайней мере, считал разочарованный ветеран, которому все же еще не стали чужды упованья прежних лет, когда он с немногими соратниками пытался остановить психическую атаку дворцов на хижины, рощи, леса и поля.