Перлюстрация. Перехват информации

Тем не менее он заверял своего покровителя, что не оставит «всех усилий» своих, чтобы «соответствовать… желаниям вашего превосходительства». В последующем письме он предлагал министру для удобства проведения перлюстрации издать распоряжение по Петербургскому и Московскому почтамтам о запрещении почтовым чиновникам пересылать в своих пакетах «многие десятки писем», и тогда «никакое уже письмо не укроется от надлежащего наблюдения».

С 1815 года была налажена перлюстрация дипломатической почты в русской почтовой конторе в Бухаресте. Этим весьма усердно занимался почтмейстер И.П. Яковенко. Здесь прежде всего снимались копии с переписки молдавского господаря, сербского князя, английского и французского консулов. При этом Яковенко направлял перлюстрацию как своему непосредственному начальнику, главноуправляющему Почтовым департаментом, так и канцлеру.

9 ноября 1819 года императорским указом был создан Почтовый департамент МВД. Его главноуправляющим до 27 марта 1842 года стал князь А.Н. Голицын, который лично докладывал монарху о работе службы перлюстрации.

В то время власть интересовали главным образом суждения и слухи «о правительстве и лицах в оном находящихся», а также факты злоупотреблений и притеснения частных лиц. Так перлюстрация приобретала некий благородный оттенок. В обстановке, когда воровство чиновников было обыденным делом, люди, вскрывающие чужие письма, могли успокаивать свою совесть сознанием важности и нужности этого занятия.

Министр внутренних дел писал: «Надобно, чтоб никто не боялся сообщать через почту мысли свои откровенным образом, дабы в противном случае почта не лишилась доверия, а правительство сего верного средства к узнанию тайны». Для этого предлагалось все задержанные письма, копии и выписки, а также «рапорты по оным», когда надобность в них исчезнет, уничтожать, «так чтобы и следов сих дел не оставалось».

Впоследствии, 31 января 1827 года, главноуправляющий Почтовым департаментом МВД князь А.Н. Голицын вновь просмотрел все секретные бумаги, касающиеся перлюстрации, сохранив только те из них, «кои признаны были еще нужными для справок, руководства и исполнения», остальные же были «преданы огню».

Таким образом, перлюстрация все больше становилась инструментом политического розыска и политического контроля. Правительство по мере формирования общества, отделяющего себя от государства, все более желало знать, о чем действительно думают его подданные.

Поэтому первой заботой было сохранение строжайшей тайны секретного учреждения. Даже высокие чиновники, получив в свое подчинение дело перлюстрации, были вынуждены выяснять у своих подчиненных правовые основы этого занятия.

Например, личный друг Александра I князь А.Н. Голицын, просил литовского почт-директора А.П. Бухарского сообщить ему, «с которого времени, по каким предписаниям и на каковом основании и правилах» перлюстрация производится в подведомственных тому учреждениях.

Подобное же донесение составил для князя петербургский почт-директор К.Я. Булгаков. Он писал, что к этому времени секретная экспедиция перлюстрировала присылаемые от министра иностранных дел К.В. Нессельроде «все письма без изъятия», «иностранные письма до востребования к приезжим из-за границы и к людям, коих имена первый раз встречаются». Также вскрывала большие пакеты, «в которых заключаться могут книги», просматривала пакеты с газетами и «вложениями других писем, из коих могут быть и к иностранным министрам», вела наблюдение «за перепискою иностранных министров и агентов здесь пребывающих, исключая шведского посланника».

Чтение писем всех иностранных купцов, предусмотренное еще распоряжением графа Ф.В. Ростопчина, не осуществлялось. К этому времени количество секретных экспедиций сократилось. Они были закрыты в Гродно, Минске, Белостоке, Изяславле и продолжали свою деятельность в обеих столицах, Вильно, Бресте и Радзивилове.

Именно К.Я. Булгаков, ставший почт-директором Санкт-Петербургского почтамта в конце 1819 года, придал новый энергичный импульс делу перлюстрации. Человек по натуре своей весьма деятельный, не довольствовавшийся привычным ходом дел, он писал брату Александру 9 января 1820 года: «Между нами сказать, много мне здесь будет работы; многое надобно переменить…; все идет тихо, слабо, а это мне очень не по нутру».

21 октября 1821 года К.Я. Булгаков подал большую записку А.Н. Голицыну о состоянии дел с почтовой цензурой иностранных изданий и в секретной экспедиции, где проводилась перлюстрация. Здесь, в частности, указывалось, что в прошлом в секретной экспедиции «все корреспонденции иностранных миссий, на каком бы языке они ни писались, переводились… и представлялись на французском языке», но это постепенно «отменилось по недостатку в чиновниках».