Периферийные устройства

Подошла митикоида с бокалами светло-желтого вина на подносе.

– Нет, спасибо, – сказала Флинн.

Уилф с улыбкой потянулся к бокалу и вдруг замер. Как Бертон от гаптического глюка. Рука изменила курс – к стакану с шипучей водой ближе к краю подноса. Уилф скривился, взял воду и сказал:

– Идем.

– Куда?

– Сюда, Анни. – Он, держа стакан у груди, взял Флинн под руку и повел к центру зала, прочь от окон.

Она вспомнила, как много времени требовалось на облет этажа. Интересно, здесь ли стрекозки и что они такое на самом деле.

Почти в самом центре зала стоял квадратный черный экран от пола до потолка, люди вокруг разговаривали, держали бокалы. Больше всего это походило на исполинскую версию плоского дисплея на столе Уилфа в их первую встречу. Уилф шел уверенно, будто знает куда, хотя Флинн понимала, что это чистой воды притворство. Сейчас, под немного другим углом, она увидела, что экран не совсем черный: на нем смутно угадывалось женское лицо.

– Что это? – Она кивнула в сторону экрана.

– Аэлита.

– У вас так принято?

– Я никогда прежде не видел. И… – Он не договорил. – А вот и Даэдра.

Даэдра оказалась ниже, чем ожидала Флинн. Примерно как Такома. И еще она была чисто из видео или из рекламы. У себя в городе увидеть кого-нибудь такого – уже событие. У Пиккета это отчасти проглядывало – где-то набрался, хотя вряд ли специально. И у Брента тоже, в мужском варианте, из Майами или откуда еще, а будь у него жена, она бы выглядела примерно так же. Даэдра была такая с ног до головы плюс татуировки: черные спирали на ключицах, над вырезом черного платья. Флинн поймала себя на том, что ждет, когда они зашевелятся. Хотя, наверное, будь они движущиеся, Уилф бы про это упомянул.

– Анни, – произнес Уилф, – ты уже встречалась с Даэдрой в «Коннахте». Знаю, ты этого не ждала, но я рассказал про твое восприятие ее искусства, и она очень заинтересовалась.

– Неопримитивисты, – проговорила Даэдра так, будто слово ей противно. Ее взгляд, устремленный на Флинн, выражал полное равнодушие. – Что вы с ними делаете?

Что там говорили про имплант? Ему нужен прямой вопрос про искусство Даэдры, чтобы включиться и нести пургу? Видимо, да.

– Я их изучаю, – ответила Флинн, судорожно вспоминая желтые корешки «Нейшнл географиков» и «Чудеса науки». – Изучаю, что они изготавливают.

– И что же они изготавливают?

Флинн вспомнила только Карлоса и ребят с их поделками из кайдекса.

– Чехлы, ножны. Украшения.

Украшений ребята не делали, но без разницы.

– И как это связано с моим творчеством?

– Попытки охватить реальность вне рамок гегемонии, – сказал имплант. – Другой. Героически. Неукротимое любопытство, одухотворенное вашей имманентной человечностью. Вашим гуманизмом. – Флинн чувствовала, что у нее глаза лезут из орбит. Она выдавила улыбку.

Даэдра глянула на Уилфа:

– Моим гуманизмом?

– Именно, – сказал Уилф. – Анни считает твой имманентный гуманизм наименее ценимой частью твоего творчества. Ее анализ направлен на устранение этого противоречия. Доводы, которые она приводит, буквально раскрыли мне глаза.

– Вот как, – проговорила Даэдра, глядя на него.

– Анни очень робеет в твоем присутствии. Твое творчество для нее – все.

– Вот как?

– Я так счастлива вас увидеть, – сказала Флинн. – Снова.

– Перифераль нисколько на вас не похожа, – заметила Даэдра. – Вы в мобиле на пути в Бразилию?

– Анни сейчас должна медитировать, но она манкировала сеансом, чтобы попасть сюда. Неопримы, которые согласились ее принять, требуют, чтобы гости удалили все импланты. Редкая самоотверженность с ее стороны.

– Кто это? – по-прежнему глядя на нее.

– Не знаю, – ответила Флинн.

– Прокатка, – сказал Уилф. – Я нашел ее через «Синдром самозванца».

– Я очень сожалею насчет вашей сестры, – промямлила Флинн. – Узнала про нее только здесь. Какое печальное событие.

– Отец до вчерашнего полудня воздерживался от окончательных заявлений, – сказала Даэдра без тени печали.

– Он здесь? – спросила Флинн.

– В Балтиморе, – ответила Даэдра. – Он не путешествует.

И тут из толпы за ее спиной вышел мужчина с балкона. Не в коричневом халате, а в черном костюме. Темная бородка чуть отросла, подстрижена. Улыбка.

– Черт, – прошептала Флинн.

Глаза у Даэдры сузились.

– В чем дело?

Щелчок языком по нёбу. Дерганье кадров вокруг мужчины.

– Извините, – сказала Флинн. – Я такая бестактная. Вы моя любимейшая художница. У меня прямо дыхание сперло. Да еще спросить вас про отца, когда вы только что потеряли сестру…

Даэдра смотрела на нее, но обратилась к Уилфу:

– Я думала, она англичанка.

– Бразильские неопримы, к которым едет Анни, – американцы. Она вживается в образ.

Мужчина с балкона прошел мимо, не глянув в их сторону, и Флинн подумала: как можно не обернуться на Даэдру?

– Я вижу, мы пришли не вовремя, – сказал Уилф. Он не мог знать, что Флинн опознала убийцу (эх, надо было договориться об условном сигнале!), и просто блефовал. – По крайней мере, вы возобновили знакомство…

– Спустимся на этаж, – распорядилась Даэдра. – Там удобнее беседовать.