Боясь остаться в одиночестве, Недертон пополз следом, вздрагивая при виде своих передних лап. У них был отстоящий большой палец.
Выбравшись из-под неведомого укрытия, перифераль Лоубир поднялась на короткие задние лапы.
– Вставайте, – сказала она.
Недертон встал, сам не понимая, как это сделал. Он оглянулся и увидел, что они вылезли из-под карниза в нише. Все было млечно-просвечивающе-серым. Свет впереди, видимо, шел от луны и пробивался через бесчисленные мембраны тошнотворной архитектуры.
– Наши устройства уже пожираются островными ассемблерами, которые уничтожают все, что не сами создали, – от дрейфующих кусочков пластмассы до сложных чужеродных объектов, – сказала Лоубир. – Поскольку нас едят, мы не сможем пробыть здесь долго.
– Я вообще не хочу здесь находиться.
– Не забывайте, что вы совсем недавно участвовали в проекте по монетизации острова. Как бы он вас ни раздражал, он не менее реален, чем вы. И даже более реален, возможно, поскольку ни у кого сейчас нет планов монетизировать вас. А теперь – за мной!
И коалоподобная зверюшка припустила к свету то на двух, то на четырех лапах. Недертон рванул следом, обнаружив в себе неожиданную прыть. Лоубир бежала по серой безобразной местности, а может быть, зданию, поскольку они находились в каком-то замкнутом пространстве, больше голосовой почты Даэдры. Поверхность, по которой они бежали, была слегка волнистой.
– Надеюсь, у вас были достаточно веские резоны, – сказал Недертон, нагоняя ее, хоть и знал, что такие, как Лоубир, могут без всяких резонов позволить себе что угодно, например отправить Анни Курреж на мобиль, идущий в Бразилию, или его сюда.
– Каприз, скорее всего, – ответила она, словно читая его мысли. Бег не мешал ей говорить, как, впрочем, и ему. – Хотя, надеюсь, так вы лучше запомните то, что я вам здесь скажу. Например, что мое нынешнее расследование целиком держится на одном пункте протокола.
– Протокола?
– Тело аль-Хабиба не уничтожили при атаке, а оставили лежать в неприкосновенности: очень странно, если вспомнить протокол, и особенно протокол американских низкоорбитальных ударных систем.
– Почему? – спросил Недертон, цепляясь за сам факт разговора как за спасательный круг.
– Система, ставящая приоритетом безопасность Даэдры, первым делом устранила бы всякую возможность посмертной угрозы с его стороны.
– С чьей?
– Аль-Хабиба. В него, например, могла быть имплантирована бомба. С учетом его размеров, довольно мощная. Или роевое оружие. Однако система занялась остальными.
Недертон вспомнил силуэт летящей руки.
– Протокол требовал, чтобы с ним поступили так же. Этого не произошло. Значит, была какая-то стратегическая причина. Помедленнее, пожалуйста. – Она довольно ощутимо постучала его по груди серой когтистой лапкой. – Мы уже близко к ним.
Музыка. Если не считать шороха его и Лоубир лап, первый звук, который Недертон тут услышал. Как завывание ветроходов, но более низкий, гулко-ритмичный.
– Что это? – Недертон резко остановился.
– Реквием по аль-Хабибу, возможно. – Она тоже остановилась. Покрутила ушами. – Сюда.
Она повела его вправо, к ближайшей колонне. Колонна была прямоугольной в основании; добравшись до края, Лоубир опустилась на четыре лапы и выглянула из-за угла, словно зверюшка в какой-то очень неправильной детской книге.
– Вот и они.
Недертон упер правую лапку в колонну, перегнулся через падуна Лоубир и тоже заглянул за угол. Маленькие, серые, ожидаемо мерзкие фигуры – довольно много, целая толпа, – сидели на корточках вокруг стоящего тела главного мусорщика. Теперь оно было пустое, из тонких мембран, как все на острове. Безглазое, с раззявленным ртом, оно держалось за счет подпорок из просоленного дерева.
– Включают его в ткань острова, – сказала Лоубир. – Не столько в мифологию, сколько в пластик. Каждая клетка его тела заменена крохотным полиэтиленовым пузырьком. Как видите, он благополучно улизнул.
– Улизнул?
– В Лондон. Американцы дали ему такую возможность, не уничтожив останков. Хотя нашему Хамеду цирковые исчезновения не в новинку. Клептархическое семейство третьего ряда. Регион Персидского залива. Дубай. Но пятый сын. Быстро пошел по дурной дорожке. Очень дурной. Еще до двадцати получил смертный приговор, сумел убежать. Особенно рьяно ищут его саудовцы. Тетушки, разумеется, знали, где он, хотя я совершенно про него забыла. И мы, конечно, не стали бы ничего сообщать саудовцам, разве что в этом появилась бы какая-нибудь выгода. Кстати, его мать швейцарка, специалист по культурной антропологии. Занималась неопримитивистами. Наверное, отсюда он взял своих мусорщиков.
– Он инсценировал свою смерть?
Музыка (если это была музыка) инфразвуковым буром ввинчивалась в мозг Недертона. Он выпрямился, отступил от Лоубир и колонны:
– Не могу больше.