Осознавая недостаточность ортодоксии, он превзошел великого еврейского философа Баруха Спинозу, размышлявшего о вечном существовании человека и постоянном присутствии разума в пространстве: «Мы не можем вспомнить, что существовали раньше тела, так как у тела не может быть ни малейших тому доказательств, а вечность невозможно определить в единицах времени, и она никак не соотносится со временем. Но все же в арсенале нашего опыта есть ощущение, что мы вечны. Ибо разум столь же восприимчив к тому, что понимает, как и к тому, что помнит…
Следовательно, хотя мы и не помним, что существовали прежде тела, мы все же сознаем, что наш разум вечен, поскольку он подводит субстанцию тела под категорию вечности, и что это его существование нельзя ни определить временем, ни расценивать как некую продолжительность»[51]. Из этой цитаты ясно, что Спиноза ощупью шел к доктрине метемпсихоза.
В своей «Монадологии» великий немецкий философ Готфрид Вильгельм фон Лейбниц тоже обнаруживает склонность к приятию метемпсихоза. Он был посвященным европейских мистических обществ и, возможно, розенкрейцером и основательно изучал математику Пифагора и Платона. Весьма вероятно, что он сам верил в перевоплощение.
Франсуа Мари Вольтер, язвительный французский философ и писатель, подвел черту под вопросом перевоплощения одним лаконичным замечанием: «Родиться дважды не более удивительно, чем родиться однажды; все в Природе есть возрождение».
Бенджамин Франклин, явившийся в Филадельфию бедным парнем с большими задатками, стал первым философом Америки и, как некоторые считают, первым джентльменом Америки. Этот составитель альманаха[52] и посол пишет: «Итак, осознав, что существую в этом мире, я полагаю, что буду существовать, в той или иной форме, всегда, и при всех неудобствах, с которыми сопряжена человеческая жизнь, я не буду возражать против нового издания меня самого, надеясь, однако, что опечатки предыдущего издания будут исправлены».
Шотландский историк и философ Дэвид Юм определенно уверовал в перевоплощение: «Душа, если она бессмертна, существовала до нашего рождения. То, что не подвержено порче, должно быть непорождаемым. Метемпсихоз — это всего лишь способ организации бессмертия, который философия может принять к сведению».
Философов Лессинга, Шлегеля, Фихте и Гердера обычно причисляют к сторонникам идеи перевоплощения. Шлегель описывает природу как лестницу возрождения. Фихте обсуждает свои теории в «Назначении человека», а Гердер написал диалоги о трансмиграции. Однако цитаты в большинстве случаев допускают двоякое толкование. Возможно, это механизм защиты от ортодоксии их эпохи или результат определенных мысленных оговорок.
Существует много доказательств, что великий поэт и мистик Вольфганг фон Гете признавал доктрину перевоплощения. Строки из «Фауста» рисуют годы учения и указывают общее направление мыслей Гете:
Эта вера подтверждается и фрагментом письма, написанного Гете в 1776 году и адресованного предмету его глубокой личной привязанности фрау фон Штайн: «Скажи, что готовит нам Судьба и почему она так тесно связывает нас друг с другом? А! А давно минувшие времена ты, верно, была моей сестрой или женой».
Исаак Дизраэли, отец бессмертной «Диззи» и впоследствии лорд Биконсфильд, придерживался взглядов, которые несомненно повлияли на жизнь его сына, а через сына и на всю Британскую империю. Исаак Дизраэли писал: «Если принять веру в будущие, уже за пределами текущей жизни, вознаграждение за страдающую добродетель и возмездие за удавшееся преступление, то не найдется системы столь же простой и столь же доступной нашему пониманию, как учение о метемпсихозе. В рамках этой системы взглядов страдания и удовольствия нынешней жизни трактуются как награда или наказание за наши поступки в ином состоянии».
В своей статье «Доказательства перевоплощения» А. Дж. Андерсон приводит любопытный факт из жизни Наполеона I: «Наполеон являл собой пример человека, родившегося в исключительной бедности, поднявшегося до господства над империями, одним словом, свергавшего с престолов королей, возвысившегося до самой вершины человеческой власти, человека, который в тех странных, ненормальных состояниях, иногда охватывавших его, выкрикивал своему маршалу: „Я Карл Великий! Ты знаешь, кто я? Я — Карл Великий!“».