Перевод с особого

– Куртка, конечно. А женщина… Худенькая, довольно молодая. И что характерно: она ярко-рыжая, причем точно натуральная… Я таких почти не встречала. И… Скажу, все равно узнаешь. Мне показалось, что она очень красивая. Необычная. Извини, Вера, и не расстраивайся. В общем, не похоже, чтобы Денис с обычной сослуживицей просто решил в обед сделать запас еды на неделю. Думаю, они вместе. Но раз у вас все кончено, то для тебя это лучше. Он не будет тебя доставать.

– Да, именно так, Инна. Спасибо, что рассказала. Конечно, я за то, чтобы все знать, а не оставаться обманутой дурой.

– Вот и отлично. Жду тебя на процедуры. Заранее позвони.

Вера швырнула телефон в угол дивана и какое-то время тупо, не мигая, смотрела в противоположную стену. Все вроде в порядке. Денис не клялся провести остаток жизни в одиночестве. Да и Вера не планирует монашеское существование… Но лучше не вставать. Потому что в ней уже поднялась волна, которая превращается в черный смерч… Она просто видит, как ее сносит, бросает к этой стене, чтобы она разбила о нее свою несчастную голову. Вера так ясно увидела эту картину, что услышала треск расколотого черепа.

Через час она, измученная, как будто на самом деле убивалась о стену, добралась до холодильника, выпила бутылку минералки и попробовала договориться с собой. Что, в принципе, произошло? Денис с какой-то женщиной покупал продукты. Ну и что? У него не может появиться женщина или они не должны есть? Нет, все нормально, как и должно быть в жизни. Но кое-что ужасно. Вера не сумела сдержать долгий горестный стон. Она натурально рыжая, молодая и, что невыносимо, красивая и необычная. Инна – профи, о субъективном вкусе не может быть и речи. Это точно. И дешевая вьетнамская куртка сердце Веры не спасет. Так в чем же беда? Кому Вера могла бы объяснить свое горе лучше, чем самой себе? Кристине? Больше никому бы и не пыталась. Дело в том, что с такой женщиной Денис может вспоминать о Вере лишь как о вздорной, жестокой, постылой бабе, которая заедала его жизнь столько лет. И она останется в его памяти блеклым обесцвеченным пятном с перекошенным от постоянной злобы лицом. Некрасивым, даже страшным для него лицом, которое не исправят никакие процедуры.

И Вера произнесла вслух, обращаясь к невидимой Кристине:

– Понимаешь, Кристя, в чем дело. Это была не новость от косметички. Это был знак, сигнал о том, что он никогда ко мне не вернется… Да, все знают, что он и не собирается, что такого не могло быть никогда. И я знала. Но у меня где-то глубоко в груди жил крошечный теплый комочек… То был зародыш надежды. А вдруг он соскучится, а вдруг зайдет просто узнать, как дела, и не сможет уйти. Вдруг вспомнит, как увел меня двадцать лет назад из коридора и сказал, что я простая, чистая и искренняя, как детская мечта. А он так сказал, Кристя. Я, наверное, этим жила, пока другая я бесилась и бесновалась… А теперь все. Мой комочек, мой спрятанный птенчик умер. Он окоченел, Кристя. А мне так плохо, что даже слезы превратились в сухую соль, которая выедает глаза.

Вере удалось провалиться в глухую ночь. А на рассвете она ясно услышала голос Кристины, которая говорила как будто совсем рядом: «И все-таки это свобода, Вера. Прими ее и мои поздравления». И это был хороший сон. Из него оказалось возможным шагнуть в утро.

* * *

…Настя вошла в квартиру задумчивая, что-то решающая. Артем с Игорем выступили ей навстречу из детской.

– Мама, еда будет? – спросил Артем.

Настя заметила, что они оба смотрят на нее с каким-то необычным выражением: то ли что-то пока скрывают, то ли чего-то ждут, но это не только еда.

– Да, конечно. – Настя торопливо прошла в кухню, едоки за ней. – Мне только тосты разогреть и смузи взбить. Все уже готово. Минуты три подождите.

– А можно спросить, мама? – продолжил Артем. – Куда ты бегаешь, когда мы занимаемся? Мы уже второй раз видим с лоджии, как ты мечешься между школами. И никуда не идешь, просто стоишь под забором. И почему ты ничего мне не рассказываешь?

– Да пока нечего было говорить, сынок. Но раз вы такие разведчики, – пожалуйста. Я присматриваюсь к ближайшим школам, чтобы выбрать для тебя точно хорошую, без опасности наступить на старые грабли. Смотрю на детей, на преподавателей, мысленно проигрываю разные, любые ситуации. Но это труднее, чем увидеть мозг одного человека, услышать его мысли. А тебе после лета нужно вернуться к миру, людям, коллективу. К обществу, как говорится.

– Думаешь, именно так Артему нужно вернуться к обществу и миру? – с тем же странным выражением лица спросил Игорь.

– Конечно. А как еще… Что-то я вас сегодня не понимаю. Вы как будто то ли что-то скрываете от меня, то ли слишком сложную штуку придумали.

– Садись, Настя, четыре. Не такое точное попадание, как обычно, но близко к правильному ответу, – произнес Игорь. – Сюрприз у нас для тебя. Ты уж прости, что не сразу сообщаем, но хотелось именно по результату. По состоявшемуся, так сказать, факту.