Перевод с особого

– Я не знаю, – горячо ответил Денис. – Дело в том, что я ничего не знаю, кроме страха, кажется. Мне так хорошо здесь с тобой, что я пытаюсь даже не смотреть на тебя, чтобы все не испортить. И еще, наверное, главное. Я навсегда запомнил, как мучительно долго боролся с собственным нежеланием жить. С протестом против задачи – выживать. Это было таким осознанным логичным пониманием: не стоит выживать, когда есть шанс без труда уйти от ненависти и грязи этого мира, когда больше нет желания и сил пытаться выжить для продолжения бессмысленного сопротивления навязчивому и бесконечному злу. Но оставалась ответственность перед многими, а этим не бросаются во имя малодушия. Настя, золотая моя женщина, я не признавался самому себе, но мне помогала только мысль о тебе. В примитивном смысле так: зря она, что ли, меня таскала, как окровавленный тюфяк, спасала, плакала… – Денис грустно улыбнулся. – И только сейчас, здесь, я сумел сформулировать нормально. Выживать стоит только для того, чтобы любить. И это мой случай. Все у меня сошлось. А теперь завершим подведение итогов, нам все равно придется с этим жить. Да, я не освобождаю тебя от тяжести моей любви. И не жду ответа. Я просто поеду в отель, потому что спать не хочу и, как мне кажется, долго еще не захочу. Значит, нужно двигаться.

– Обними меня, – сказала Настя. – Ты совсем забыл, что мне можно ничего не объяснять. А тебя я слышу почти как Артема. И не потому, что таскала, как тюфяк, а потому что и тогда увидела тебя таким, какой ты сейчас. Какой мне нравится. И да, наверное, такой, какой мне очень нужен и важен.

Они стояли, не выпуская друг друга из рук, и прогоняли мысль о расставании.

Так и встретили утро свободы, печали и любви.

Чтоб она сгорела, эта свобода

У Веры закончился список контактов в телефоне. Она целый вечер звонила по очереди многим, пропуская лишь тех, которых точно лучше не трогать: они могут не только ответить грубостью, послать, но и попытаться убить ее дистанционно ненавистью или презрением, как разрядом тока или выстрелом в голову. Столько грязи было вылито на нее в соцсетях, что она временами казалась себе героиней. Она не утонула в этих жутких обвинениях и угрозах, она выплыла и даже сумела спокойно ступить на эшафот процедуры развода.

Как вспомнит, так вздрогнет. Денис был такой отстраненный, чужой и подчеркнуто вежливый. Он как будто демонстрировал свое великодушие, даже милость. Вера прямо слышала то, что он не говорил. Я, мол, могу сейчас вытащить камень, который держу за пазухой, и шваркнуть тебя прямо тут, при всех, чтобы ты больше не маячила перед моими глазами. Но я же порядочный человек. Я не дешевка, подобранная в коридоре, которая кувыркалась на семейной кровати с любым слесарем, который хотел только унитаз починить. Я когда-то оформил с тобой официальный брак и теперь не побрезгую так же официально послать его к чертям.

Так воспринимала Вера казенно-учтивое и даже доброжелательное поведение Дениса во время процедуры. Они почти не разговаривали, он, как всегда, торопился. Только сказал, что практические вопросы обсудят потом.

Практические вопросы… Он собственник всего, что у них есть. Он владелец предприятия. Он друг всяких шишек. У него есть даже свой частный детектив. А она домохозяйка, которая за все совместное проживание не заработала ни копейки. То есть ничего похожего на «совместно нажитое» нет и в помине. И это, кроме того, что ее уже столько месяцев валяют в грязи все, кому не лень, и смакуют ее грехи, ошибки и мучения. И бросивший ее муж первый в ряду тех, кто считает ее преступницей.

А Денис не просто совершенно выкарабкался после жутких повреждений, он стал таким интересным, представительным… Как и говорила косметичка Инна. Нет, это ни о чем-то, что она говорила. Вера увидела гораздо больше. В Денисе появилось что-то совершенно новое: незнакомая уверенность и настоящая мужская сила. И это, все вместе взятое, он с легкостью отбирает у нее. Это новое – сразу враждебно-чужое. «Черт бы тебя подрал», – подумала Вера, когда он кивнул ей на прощание и даже соизволил прикоснуться к ее руке. Вот, мол, тебе от меня прощальный дар. Не мой теперь эту руку.