Перевод : ЛЬЮИС КЭРРОЛЛ "АНЯ В СТРАНЕ ЧУДЕС"

– Может быть, Вы этого сейчас не находите, – сказала Аня, – но когда Вам придется превратиться в куколку – а это, Вы знаете, неизбежно, – а после в бабочку, то Вы, наверное, почувствуете себя скверно.

– Ничуть, – ответила Гусеница.

– Ну, тогда у Вас, вероятно, другой характер, – подхватила Аня. – Знаю одно: мне бы это показалось чрезвычайно странным.

– Тебе? – презрительно проговорила Гусеница. – Кто ты?

И разговор таким образом обратился в сказку про белого бычка.

Аню немного раздражало то, что Гусеница так скупа на слова, и, выпрямившись, она твердо сказала:

– Мне кажется, Вы сперва должны были бы сказать мне, кто Вы.

– Почему? – спросила Гусеница.

Опять – затруднительный вопрос. Аня не могла придумать ни одной уважительной причины, и так как Гусеница казалась в чрезвычайно дурном расположении духа, то она пошла прочь.

– Стой! – крикнула Гусеница. – У меня есть нечто важное тебе сообщить.

Это звучало соблазнительно. Аня воротилась.

– Владей собой, – молвила Гусеница.

– Это все? – спросила Аня, с трудом сдерживая негодование.

– Нет, – сказала Гусеница.

Аня решила, что она может подождать, благо ей нечего делать: может быть, она услышит что-нибудь любопытное. В продолжение нескольких минут Гусеница молчаливо попыхивала, но наконец раскрестила руки, опять вынула изо рта кальян и сказала:

– Значит, ты считаешь, что ты изменилась, не так ли?

– Так, – подтвердила Аня. – Я не могу вспомнить вещи, которые всегда знала, и меняю свой рост каждые десять минут.

– Какие вещи? – спросила Гусеница.

– Вот, например, я попробовала прочесть наизусть: “Птичка божия не знает”, а вышло совсем не то, – с грустью сказала Аня.

– Прочитай-ка “Скажи-ка, дядя, ведь не даром”, – приказала Гусеница.

Аня сложила руки на коленях и начала:

“Скажи-ка, дядя, ведь не даром
Тебя считают очень старым:
Ведь, право же, ты сед
И располнел ты несказанно.
Зачем же ходишь постоянно
На голове? Ведь, право ж, странно
Шалить на склоне лет!”
И молвил он: “В былое время
Держал, как дорогое бремя,
Я голову свою…
Теперь же, скажем откровенно,
Мозгов лишен я совершенно
И с легким сердцем, вдохновенно
На голове стою”.
“Ах, дядя, повторяю снова:
Достиг ты возраста честного,
Ты – с весом, ты – с брюшком…
В такие годы ходят плавно,
А ты, о старец своенравный,
Влетел ты в комнату недавно
Возможно ль? – кувырком!”
“Учись, юнец, – мудрец ответил. –
Ты, вижу, с завистью приметил,
Как легок мой прыжок.
Я с детства маслом мазал ножки,
Глотал целебные лепешки
Из гуттаперчи и морошки –
Попробуй-ка, дружок!”
“Ах, дядя, дядя, да скажи же,
Ты стар иль нет? Одною жижей
Питаться бы пора!
А съел ты гуся – да какого!
Съел жадно, тщательно, толково,
И не осталось от жаркого
Ни одного ребра!”
“Я как-то раз, – ответил дядя,
Живот величественно гладя, –
Решал с женой моей
Вопрос научный, очень спорный,
И спор наш длился так упорно,
Что отразился благотворно
На силе челюстей”.
“Еще одно позволь мне слово:
Сажаешь ты угря живого
На угреватый нос.
Его подкинешь два-три раза,
Поймаешь… Дядя, жду рассказа:
Как приобрел ты верность глаза?
Волнующий вопрос!”
“И совершенно неуместный, –
Заметил старец. – Друг мой, честно
Ответил я на три
Твои вопроса. Это много”.
И он пошел своей дорогой,
Шепнув загадочно и строго:
“Ты у меня смотри!”

– Это неправильно, – сказала Гусеница.

– Не совсем правильно, я боюсь, – робко отвечала Аня, – некоторые слова как будто изменились.

– Неправильно с начала до конца, – решила Гусеница, и за этим последовало молчанье.

Гусеница первая заговорила:

– Какого роста ты желаешь быть? – спросила она.

– Ах, это мне более или менее все равно, – ответила Аня поспешно. – Но только, знаете ли, неприятно меняться так часто.

– Я не знаю, – сказала Гусеница.