Читаем Перевернутое небо полностью

Перевернутое небо

"Где, как, когда всосала в себя из того русского воздуха, которым она дышала, эта графинечка, воспитанная эмигранткой-француженкой, этот дух, откуда взяла она эти приемы, которые pas de ch;le давно бы должны были вытеснить? Но дух и приемы эти были те самые, неподражаемые, не изучаемые, русские, которых и ждал от нее дядюшка. Как только она стала, улыбнулась торжественно, гордо и хитро-весело, первый страх, который охватил было Николая и всех присутствующих, страх, что она не то сделает, прошел и они уже любовались ею".

Сидя за накрытым празднично столом, Князь Василий тёплым взглядом следил за неожиданно изящными и красивыми телодвижениями дородной Нюры. И улыбался.

Муж Нюры Николай, по габаритам не уступающий Нюре, оперевшись мощным подбородком на могучие кулаки, беспросветно и сурово думал о чём-то своём…

Потом музыка смолкла, и Нюра рассмеялась. Она дурашливо взлохматила Василию волосы на голове, чмокнула его в лоб и тщательно вытерла с него следы помады.

– А ты, Вася, небось, думал, что Нюра Бобровина умеет только пивом торговать, да разделять чужое горе! – сказала она. – А я – вон какая! Я же, Вася, до нынешнего капитализма, была беспечной, как божья пташка! Жаль, мы не встретились тогда!

Муж Нюры Николай вдруг шумно сдвинул локтями посуду со своего края стола на середину.

– Дела! – сказал он озадаченно. – Дела так дела!.. Никак, и правда, Василий, тебя могут засудить!

Василий Князь беспечально кивнул:

– Могут.

– Никак, засудят! – сокрушённо вздохнул Николай.

Василий снова кивнул.

– Да за что?! – взорвалась неожиданно Нюра. – За что? «Засудят, засудят»! За что судить-то? Ведь вот, не знает человек, в чём дело, а туда же – «засудят»!

Николай вышел из тяжёлой задумчивости, обвёл взглядом собеседников.

– Так при народе вмазал капиталисту по шее! – оправдываясь, сказал он.

– Ну, и что?! – опять взорвалась Нюра. – А капиталист что, не человек, что ли? Это, во-первых! Во-вторых, ему вмазали за то, что постороннюю девчонку, без спросу, в свой лимузин хотел затащить! А в-третьих, эти непрошеные хозяева жизни, сами напрашиваются! Мало того, что всё народное присвоили, так они ешё и порядочных девчонок ловят на улице, как своих подневольных!

Нюра вгорячах осушила бокал и села.

– У меня всё! – сказала она.

Помолчали.

– Тебя тоже, Нюра, надо сажать, – рассудил потом Николай. – Но твоё дело второе! Пока надо думать, как Василия спасать!..

– Да нет, ребята, – возразил Князь Василий, не переставая любоваться Нюрой. – В общем-то, я виноват, конечно. Девчушка-то, как она сама сказала у следователя, была его подруга. Просто они поссорились тогда…

– Брехня! – взвилась Нюра опять. – Запугал её или подкупил! Чтоб у этого гнилого прыща когда были такие хорошенькие девчонки? Бред! Всё покупают, сволочи, всё продают!

Николай оторвал взгляд от своих больших кулаков.

– А ты откуда знаешь, что он – прыщ? – спросил Николай.

– Господи, да это же – прыщавый сын олигарха Запрудного!

– Того, что держит все асфальтовые, масло и винзаводы области? – Николай криво ухмыльнулся. – Понятно! – И снова забылся в тяжкой думе…

Трижды «прозвонил» в кармане Николая мобильник и умолк.

– Никак, диспетчер разыскивает, – отрешённо предположил Николай, приподнимаясь. – Шли бы вы погулять, отдыхающие, что ли, пока я за баранкой что-нибудь придумаю для всех нас!..

На улице сгущался вечер. Осень зажгла фонари. Грусть капала с голых ветвей на головы, на плечи…

Притихшая Нюра, пока шли к скверу, поглядывала на Василия. Василий улыбался, и был весь в себе – он слушал ниоткуда всплывшие звуки мелодии вальса: «тарам-тарам-тарам-там-там»…

Ему мерещился великосветский бал: дамы в длинных белых платьях, кавалеры – во фраках и в мундирах с эполетами…

Шедшая рядом Нюра его окликнула:

– Вася!

Он её не услышал.

«Тарам-тарам-тарам-татам-там-там»…

– Вася! – ещё раз окликнула Нюра.

Выходя из забытья, Василий спросил:

– Что, Нюра?

– Ты, правда, считаешь меня близким себе человеком?

– Да, Нюра!

– Да за что?! Я же грубая и очень толстая баба!

– Ты, Нюра, надёжный и добрый друг.