Переведи меня через Майдан

– Сказать можно все – попробуйте сделать. Кому что нравится – тот тем и давится. Объявляю все решения Самой Верхней Рады о волеизъявлении народа нелегитимными и преступными. Богдан Хмельницкий как видел наш сегодняшний день: «Ударит стена о стену, одна упадет, другая останется, а возврату к прошлому не бывать!»

Как будто в подтверждение слов Богдана Бульбы перед Самой Верхней Радой собрались тысячи киевлян и растянули перед ее входом баннеры «Отмойте свои черные руки от хабаров» и «Геть вид народного референдуму!» У дверей была сложена пирамида из хозяйственного мыла, и фото с улицы Грушевского быстро разошлись по всем социальным сетям и в интернете. Нацгвардию к СВР вызывать почему-то побоялись, почуяв реальную угрозу, хотя в саму Раду никто не ломился и стекла в окнах не бил. Переляканные депутаты привычно выходили из своего кубла по парламентскому подземному переходу, прорытому специально для таких случаев.

Запрет народного референдума стал выглядеть абсолютно комично. Со всех концов страны в штаб КР приходили известия о поддержке Богдана Бульбы и ганьбе Треугольнику. Напряженный день вторника 30 марта наконец закончился, усталые хранители спали, восстанавливая силы, и им ничего не снилось.

Часть 2. Как взять власть на Украине.

1. Революции без контрреволюции не бывает и быть не может.

Все следующее утро среды 31 марта хранители провели в штабе, смывая грязь, лившуюся с продажных экранов на Казацкую республику, потоком чистой правды. Орна собрала все сообщения нацгвардейцев о вчерашнем шоу титушек у дверей Треугольника, которых оказалось более пятидесяти. На боты с властной чушью уже никто не обращал внимания, и вся страна видела, как на Украине создавалось настоящее гражданское общество, готовое бороться за свои права не только ударами пальцев с чашкой кофе по клавишам компьютера или смартфона.

К вечеру в Переяслав из Львова через Диканьку прилетел брат Винцент со своим неизменным монахом в капюшоне, посадив вертолет на знакомую площадку у Летописной улицы, где в закрытом музейном комплексе было пусто. Друзья опять аккуратно устроились в Музее хлеба и начали беседовать. Румынка передала легату копию пергамента с составом збаражского морока с пояснениями Солохи.

Довольный брат Винцент достал из папки файл с листком, исписанным химическими формулами, вложил в него ксерокс-гектограф и сказал, что благодаря уважаемой колдунье и программе распознавания элементов таблицы Менделеева, спешно подготовленной учеными Научного центра ордена Святого Бернара, удалось перевести с ведьмина на химический язык все упоминаемые в рушнике термины. Легат добавил, что создание антивоенного центра в збаражском монастыре с его подземным ходом в замок возможно и будет сделано. Часть исследований будет производиться в ордене в пригороде Парижа, а часть – в Збараже, и дай бог, чтобы этот процесс не затянулся. Что касается применения этого нового пси-оружия, то это надо обдумать по-настоящему, чтобы добиться максимального результата и не вызвать необратимых последствий. Тайны АВЦ должны храниться как зеница ока и как главный мировой секрет, от носителей которого в случае утечки любых сведений не останется и пыли на ветру.

Максим спросил о возможности перенаправить действие радиолокационной станции каменецкой Академии подавления воли на ее создателей, а также о возможности выключения ее из эфира и энергетических потоков, на что брат Винцент улыбнулся и сказал, что предусматриваются все варианты борьбы с таким сильным противником.

Богдан спросил, много ли на Украине осталось ученых, способных решить задачу, поставленную рушником бабушки Солохи, травой боккой, збаражским мороком и Поляной Молний? Брат Винцент немного помолчал и вежливо ответил, что советская академическая школа была очень высокого уровня и талантливых ученых в стране по-прежнему много.

Закончив разговор, легат весело посмотрел на московского историка, которому даже показалось, что он хотел показать ему язык, и положил перед Сотником несколько листов с напечатанным текстом, который Богдан и Максим начали внимательно просматривать. Лица обоих хранителей изменились, и Сотник начал читать бумаги вслух, с комментариями московского историка.