Перетяг

На резкость женщина демонстративно зажала нос пальцами, давая понять, что от Генки дурно пахнет. И он сразу догадался, что последующее время в этой очереди ему окажется не в радость, потому убедительно посоветовал ей, будто отрезал:

– Нечего тебе, бабка, пролетариат носом пробовать! Смотри, по активному носу можно и схлопотать!

– Вы еще и без маски! – ужаснулась женщина. – И какая я вам бабка?

– Откуда же я могу знать, что ты девушка, если сквозь намордник этого не видать! А во-вторых, лично я нормальных людей не кусаю, не то, что ты! Потому мне разрешается ходить без намордника! Ясно тебе, старая?

– Вы что себе позволяете? – не унималась женщина, видимо, рассчитывая на поддержку очереди. – Я сейчас на вас милицию позову!

Очередь молчала.

– Не дозовёшься! – хамовато предупредил Генка. – Её давно в помине нет, твоей родной милиции! Теперь, как при оккупантах, полиция хозяйничает! А полиции твои запросы, бабка, глубоко по фигу! Ей бы митинги разгонять да демонстрации! Полиция ведь не тебе служит! И не мне! Она знает, кому надо служить!

– Хам! – заключила женщина и продвинулась вперёд как можно дальше, но тут же услышала от более пожилой женщины, за которой в очереди и стояла:

– Вы сами-то ко мне, дамочка, не приближайтесь, пожалуйста! Всяко ведь случается?

– А что случается? – поинтересовался толстый мужчина в лиловых штанах до половины икры, в красной тенниске навыпуск и в чёрной маске с кружевами.

Ему никто не ответил, потому он опять подтвердил свой интерес:

– А что случается всё-таки? Неужели вас кто-то «макароном» наградит?

– Ну, вы уж хоть этим не шутите! – предостерегла молодая женщина в ослепительно белой масочке и с черной татуировкой на плече. – Сколько людей пострадало по всему миру! Ужас! А вам всё нипочём! Даже странно!

– А вы пострадавших видели? – засмеялся кто-то спереди. – Будто кто-то знает, чем они действительно болели! Они наверняка все от старости умерли, а уж наши добросовестные врачи им от всей души понаписали! А еще и журнашлюшки страхов добавили! Они теперь нос строго по ветру держат! Для них теперь эта жила основная!

– Да хватит вам, наконец, собачиться! – решил приструнить всех сразу мужчина уважаемого вида, но тут же получил в ответ от той первой женщины:

– А ты кто такой, чтобы здесь всем рты затыкать? Если ты начальник какой, так почему на электричке ездишь? Начальники на мерседесах ездят или на этих… Как их? На ландкрузерах!

– А если ему собственную электричку подадут? – хохотнул кто-то.

– Если так, то всегда, пожалуйста! – поддержал кто-то шутку. – Тогда милости просим всем рты затыкать!

Очередь продвигалась мучительно. Хлеба всякого здесь покупали помногу, а в одной-единственной амбразуре едва справлялась с обслуживанием, всегда как белка в колесе, единственная женщина-продавец.

Генка, управляясь одной рукой, достал свой телефон из тесного кармана джинсов, будь они трижды не ладны, ругался он всегда на их тесноту, чтобы оценить оставшееся время, но телефон кувыркнулся в неловких пальцах, выскользнул из руки, упал на асфальт и разлетелся на части. Генка чертыхнулся, с трудом из-за пакетов наклонился и стал собирать воедино корпус, отлетевшую далеко в сторону крышку, аккумулятор. Настройки, разумеется, сбились. Оставил на потом. Одной рукой проделать это мог лишь фокусник, но отпускать пакеты наземь, чтобы освободить другую руку, ему не хотелось – того гляди что-то опять посыплется.

Никто Генке в его непростом деле не помог, хотя на помощь он и сам не рассчитывал. Давно знал, где и в какое время живёт! Впрочем, сам-то он помог бы любому непременно. Так воспитали. Но именно потому он и оценивал себя сейчас иначе, чем это случайное среднестатистическое сборище, выстроившееся длинной вереницей.

После конфуза с телефоном Генка уже плохо представлял, сколько времени осталось до прихода электрички, и потому слегка заволновался, ибо очень уж медленно продвигался он к заветной амбразуре.

Временами возле неё кипели нешуточные страсти. Кого-то очень не устраивала мнимая медлительность продавщицы, выбивающейся из сил. Кто-то ворчал на покупательницу, вертевшую носом на всё и вся и возвращавшую обратно уже третий батон, оказавшийся не по вкусу. Она никак не отходила от амбразуры. А потом ещё и миловидная девушка чересчур долго выбирала тортик, и его пришлось нестандартно упаковывать, задерживая нервных покупателей. Правда, девушка выглядела столь скромным ангелочком, что никто не осмелился ее обругать хоть за что-то, как поступили бы с кем угодно из этой напряженной людской струи…

Генка смирился с ситуацией и молчал, полагаясь на свою удачу. При самом плохом раскладе, уже при приближении электрички, он мог рвануть прямо отсюда и в последнюю минуту запрыгнуть в любой вагон. Если, конечно, никто не помешает по пути. Но жена останется без хлеба. И ещё без молока! А Генка из-за ее упрёков на два дня лишится покоя и, главное, смысла долгожданных выходных. Он ведь так надеялся по-тихому, еще до восхода, часика в три-четыре, удрать на рыбалку… Но если ни хлеба, ни молока… Тогда – держись, Генка! Тогда самого на крючок!